Иван ДАНИЛОВ

ДОРОГА ПРЕДКОВ

(Историческая повесть)

Чужеземец

Глухарь токовал где-то совсем близко, но даже зоркие глаза Сива не могли разглядеть его в предрассветной лесной чащобе. Что-то шевельну­лось среди мохнатых лап ели. Так и есть — вот он, глухарь, теперь весь ви­ден, как на ладони. Всегда так бывает: смо­тришь, смотришь — нет птицы! А ведь знаешь, что здесь она. Потом вдруг увидишь ее. И удивишься. Ведь в то самое ме­сто смотрел, а не видел. Это Лесной дух человеку глаза отводит, не дает зверя или птицу добыть. Потом по­добреет, снимет с глаз наваждение: бери, стреляй, если смел и ловок. За это Лесному духу добром платить на­до, часть добычи непременно отдать.

Не сводя глаз с птицы, Сив ждал удобного момента. Вот глухарь снова завел свое скрипучее токование. Однако пока что бить неудобно, несподручно. Надо сбоку зайти. Глухарь на мгновение смолк, подняв голову, насторо­женно прислушался. И Сив тоже замер, не шелохнется, ждет нового токования. Потом прыгнул два раза и снова замер. Птица все ближе и ближе. Вот теперь хорошо стрелять, удобно: глухарь шею вытянул, крылья растопы­рил. Снизу, под крыло обязательно целить надо...

Дождавшись еще одного токования, Сив поднял лук, прицелился. Тяжелая, с кремневым наконечником стрела ударила как всегда точно. Большая черная птица, обламывая мелкие суч­ки, рухнула на остатки мокрого, усыпанного хвоей сне­га. Сив кинулся на нее, придавил. Тут уж зевать не прихо­дится: часто бывает, что раненая птица и со стрелой в боку улетит. Гоняйся потом за ней по всему лесу!

Стоя над трепещущей добычей, Сив поискал глаза­ми самое чащобное место, повернулся к нему лицом, сказал как положено:

— Прими, Лесной дух, свою долю. Голову  птицы от чистого сердца даю тебе!

Наколов на острый сучок краснобровую голову глу­харя, Сив выдернул из добычи стрелу, подобрал копье и прислушался. В лесной чащобе неистово и страстно токовал еще один глухарь. На моховом зыбуне-болоте от­зывался ему второй. Чуть подальше, за прогалиной,— третий. Сквозь темные лапы елей уже просвечивало за­рево начинавшейся зари. Ночные тени уползали, прята­лись под коряги и выворотни. Боится света лесная не­чисть. А Сив, наоборот, этому безмерно рад. И птицы, кроме филина да совы, тоже рады. Ишь как поют! На все голоса зарю расхваливают.

Сив глубоко, всей грудью вдохнул влажный весенний воздух — словно меда напился. Хорошо в лесу! Глу­харь на болоте совсем от радости захмелел, токует вза­хлеб. Можно бы и этого взять, но зачем? В роду сейчас пищи много, зимний голод уже прошел, сыты все. Лучше Сив просто так постоит, волшебные голоса птиц послушает, по­смотрит, как солнце из земли будет выходить. Ух ка­кой костер заря разожгла! Половина неба жарким огнем полы­хает. Вот-вот лопнет земля, разродится, выпустит солн­це на волю.

На молодом охотнике была теплая меховая куртка без во­рота с короткими, по локоть, рукавами, кожаные узкие штаны, перевитые ниже колен тонкими ремешками, охотничья обувь — кожаницы. Он стоял, очарованно глядя на таинство рождения дня, на извечную битву света и мрака. Всю жизнь борются они между собой. То один, то другой верх берет, а окончательно никто победить не может...

Ярче и ярче пылает костер зари. Все сильнее алеет раскаленный кусочек неба, видный Сиву между частыми стволами деревьев. Вот наконец вырвались, прорезали лес со­лнечные лучи. Взошло, взошло красное солнце!

— О-го-го-о-о-! — во всю силу закричал Сив, ра­достно вскинув вверх руку с тяжелым, прочным ко­пьем.

«О-о-о-о!» — откликнулись Лесные духи его голо­сом.

«Далеко разбежались, в самую глухомань попрята­лись. Дразнятся, а выйти боятся!» — ухмыляясь, поду­мал Сив и нагнулся за глухарем.

— Э-э-э-эй! — донеслось вдруг из леса.

Сив вздрогнул. Это не духи. И не Гирий. Чужой, незна­комый голос прозвучал вдали. Чужие люди бродят в лесу! Надо бежать к родовому жилищу! Предупредить своих? Нет, сначала надо узнать, что за люди, много ли их.

— Э-э-э-эй!..

Снова кричит кто-то. Голос жалобный, слабый, теряющий силу. Так только на помощь зовут. А может быть, хитростью в ловушку кто-то за­манивает? Осторожно, от дерева к дереву, неслышны­ми шагами охотника Сив стал двигаться ближе к кри­чавшему.

Он оказался совсем не страшным, этот чужой чело­век. Изможденный, едва живой, он лежал на поляне, прикрытый сверху изодранной до дыр шкурой. Увидев Сива, улыбнулся просительно, протянул к нему руки, показы­вая пустые ладони, быстро залопотал что-то непонят­ное. Сив еще раньше обошел вокруг всю поляну, убе­дился, что вражеской засады нет, и теперь смело приблизился к незнакомцу.

Приподнявшись, тот вытащил из кожаного чехла большой, невиданной красоты нож и кинул его к ногам Сива. И опять показал ему ладони: вот, мол, нет у меня больше оружия, делай со мной что хочешь. Сив насту­пил ногой на нож, не спеша стал разглядывать незна­комца. Был тот совсем еще молод, не старше Сива, но худ и тонок, словно мальчишка-подросток. Черные волосы отро­сли до плеч. На тонкой шее поблескивал бронзовый обруч. Очень ценное украшение! Видно, могуч и богат род этого неизвестного че­ловека. И одежда на нем удивительная, хоть и порвана вся. Сив не удержался, потрогал рукой. Толстая. Нет, не из шкуры сделана, не из кожи... А под одеждой на груди четыре глубоких окровавленных борозды с рва­ными краями. «Зверь лапой достал, — сразу определил Сив. — Еще бы немного — и все нутро вывернул. Аж ре­бра видны».

Раненый приподнял край шкуры, показал Сиву рас­пухшую, как бревно, ногу.

— Вижу, — кивнул тот, — сломана нога. Плохо!

Сив наклонился, стал осторожно ощупывать поврежденную но­гу. Нет, не сломана. Кость из сустава вышла. Приме­рившись, он дернул ногу больного. Тот закричал дур­ным голосом, но тут же улыбнулся, закивал головой: ничего, мол, я понимаю — так надо.

— Кто ты? Из какого рода и племени? — спросил Сив и ткнул себя пальцем в грудь: — Я — Сив, из рода Кет, племени сетов. А ты кто?

— Раб! — тихо, но внятно произнес пришелец и по­казал на свой бронзовый ошейник.

Сив ничего не ответил. Ноздри его затрепетали, расшири­лись. Пахло зверем. Сив всем телом ощутил его при­ближение, но не вскочил, ничем не выдал, что почуял смертельную опасность. Тревожная тишина повисла над поляной. Только раненый совсем ничего не понял. Увидев, что рука Сива крепко сжала древко копья, он испуганно отшат­нулся, жалобно вскрикнул. И тотчас из леса на поляну молча выбросился огромный медведь. Уже на третьем прыжке он мог бы схватить пришельца. Мог бы, да не успел. Прыгнувший навстречу ему Сив с размаху всадил остро отточенный роговой наконечник копья прямо в ямку между грудью и животом зверя. И тут же, уперев комель древка в землю, присел, откинулся назад, чтобы не достали могучие, когтистые лапы.

Трещит, гнется хорошо выдержанное, из крепкой березы сделанное древко. Гнется, но терпит, не ломается. А зверь наседает, яростно ревет, дышит в лицо разинутой мо­крой пастью, тянется лапами, вот-вот достанет. Сейчас бы сзади подскочить, ударить по черепу топором. Да нет рядом Гирия! А длинные страшные когти все ближе и ближе... Призывный, отчаянный вопль человека пере­крыл яростное рычание зверя:

— Ги-рий! Ги-ри-и-ий!

— Бегу, Сив, бегу! — тут же откликнулся лес.— Держись!

Но где уж там держаться! Комель древка медленно скользит по еще не оттаявшей земле. Гнется, все сильнее трещит копье. И никуда не убежишь, не отскочишь. В глазах от натуги темно стало.

Вдруг полегчало. Медведь свалился на бок. А вслед за ним и Сив, не удержав такую махину. Но тут же вско­чил, выдернул копье, замахнулся, чтобы еще раз уда­рить... Не понадобилось. «Готов!» — понял Сив. И толь­ко теперь увидел за тушей зверя лежавшего чужого человека с окровавленным ножом в руке.

— Молодец, Раб! Вовремя ты его ударил.

С треском и шумом на поляну вырвался корена­стый, плечистый Гирий с поднятым над головой большим каменным топором.

— Готов? — с трудом переводя дыхание, прохрипел он.— А это что за человек?

— Сам не знаю. Неведомо кто. Раб ему имя.

Молодые охотники склонились над пришельцем. Тот лежал словно мертвый. Из потревоженных ран на груди обильно сочилась кровь.

— Что будем делать? — деловито спросил Гирий. — Накормим его или убьем?

Сив на минуту задумался. Конечно, чужого человека, появив­шегося в охотничьих угодьях рода, следует убить. Но этот человек не охотник. К тому же он спас его, Сива. Правда, и Сив его тоже спас. Так что оба квиты, и это можно забыть. Закон говорит, что пришельца вовсе не обяза­тельно убивать. Можно и накормить, принять его в свой род.

— Нет, Гирий, мы не станем его убивать.

— Как знаешь. Ты старший. Но посмотри, какое у него ожерелье, какой нож! Они могли бы стать наши­ми...

— Вся добыча принадлежит нашему роду! — жестко напом­нил Сив.— Мне не хочется убивать этого человека. Он не охотник и не знает наших обычаев. Но он сделал то, чего не успел сделать ты.

— Я бежал изо всех сил,— обиженно сказал Гирий,— но был слишком далеко от тебя.

— «Топор и копье всегда должны быть вместе!» Или ты забыл этот закон охоты? Ну хорошо. Свежуй медведя, а я попытаюсь унять кровь пришельца.

Отыскав молодую липу, Сив погладил ее рукой, ти­хо сказал:

— Не сердись! Придется мне взять часть твоей ко­жи. Сама видишь, чужому человеку надо раны перевя­зать, иначе он погибнет.

Сделав на стволе глубокий надрез острым кремне­вым ножом, Сив хорошенько оббил кору древком ко­пья, содрал длинные полосы нежного, сочащегося вла­гой луба. Хорошо бы еще целебной травы к ранам при­ложить. Но какая сейчас трава? На земле только-только редкие проталины появились. А мох силы против ран не имеет. Придется их одним лубом перевязать да крепким словом заговорить. Сив не раз видел, как мать заговаривала кровь и врачевала раны охотников. Но самому еще не приходилось этого делать, хотя нужные слова он помнил твердо. Их нельзя перепутать: вся сила от это­го пропадет.

Обнажив грудь Раба, он еще раз подивился смуглой коже и худобе пришельца. Как только в нем жизнь дер­жится? Крепко его зверь задел, много крови ушло. Сив осторожно положил на раны короткие, широкие лоскутки луба, прибинтовал их более длинными и узкими полосками. Вырвал из своей куртки жильную нитку, взял ее за кон­цы обеими руками, приложил к забинтованной груди раненого. Потом, повернув голову на восток, громко прокричал:

— Солнце и Вода, идите сюда! Раны закрыть, кровь остановить. Вложите в нитку силы избытку. Нитка разорвись, кровь остановись!

Сив рывком разорвал нитку и, довольный, поднялся. Ка­жется, все было сделано правильно. Теперь можно и Гирию помочь. Но тот уже и один справился. На шкуре, развернутой на земле, лежала жилистая туша медведя.

— Ох и большущий! Еще не видал таких. Но ста­рый очень, жира-то совсем нет,— с сожалением сказал Гирий.

— Он недавно из берлоги вылез. Откуда жиру быть? — кивнул Сив.— Ничего, будем печенку и сердце есть. А шкуру домой отнесем. Мех плохой, но кожа сгодится.

Разрезав медвежье сердце, Сив половину его тут же протя­нул очнувшемуся пришельцу.

— Вот, Раб, половина сердца медведя, которого мы с тобой вместе убили. Съешь — станешь сильным, как этот медведь!

Но тот лишь замотал головой:

— Нет! Надо... жарить... варить. Огонь нужен.

Сив удивился: кто же носит с собой на охоту огонь? Он представил себе, как скрытно подкрадывается к притаившейся добыче с привязанным за спиной горшком с горячими углями, и расхохотался. Ну и чудак этот Раб! Нет, на охоте ник­то не ест жареного мяса. Это только в жилище, у очага, можно жареным и вареным лакомиться.

— Ты должен поесть, Раб. Иначе злые духи совсем иссушат твое тело, и ты умрешь. Каждый человек, каж­дый зверь должен обязательно есть. Все, кто живет, все едят. И духи тоже едят. Даже умершие, по ту сторону жизни, тоже нуждаются в пище.

С той же по-детски виноватой улыбкой пришелец неспешно отвязал от пояса небольшой кожаный мешочек, достал из него об­горевший древесный гриб, кремень и кусок незнакомо­го Сиву металла. С трудом приподнявшись, он прило­жил к грибу кремень, затем ударил по нему куском ме­талла. Из кремня выскочили искры. Раб еще раз уда­рил. На обгорелом грибе зажглась красная точечка. Раб подул на нее, приложил к тлеющему месту сухой мох, еще раз подул. Мох задымился, потом вспыхнул чуть видимый огонек. Раб добавил еще мха. Огонь стал сильнее. Все правильно: если кремнем по кремню бить — огонь добыть можно. Но нужно очень долго бить. В их племени костры раздували от горячих углей или добы­вали огонь древним, священным способом — вращая заостренную деревянную палочку. А чтобы вот так, легко и быстро, огонь добывать... Этого никто в их племени не умел!

— Хорошо, что мы не убили его,— покачав голо­вой, удовлетворенно сказал Гирий.— Сильный колдун. Надо задобрить его хорошей едой.

И Гирий бросился в лес собирать сучья для большого костра.

Поджаренную на углях медвежью печень Раб съел охотно. И половину сердца медведя тоже съел. Щеки его порозовели. Он приложил руку к груди, склонился, обхватил руками ноги Сива и прижался к ним лбом. Очень непонятные обычаи у племени, откуда пришел Раб. Кто же так благодарит за еду? Но обычаи требуют уважения, и Сив не стал отнимать у пришельца свою ногу в грязной и мокрой обуви, сделанной из цельного куска толстой кожи.

Отогревшийся, полный безграничной благодарности Раб, лежа у костра, пытался рассказать о себе. Говорил он с большим тру­дом подбирая слова, но все же Сив и Гирий поняли, что он и еще один человек, по имени тоже Раб, навсегда ушли из своего очень большого и сильного племени. Почему ушли — непонятно. Видно, поссорились с кем-то или законы рода нарушили. Но выходило так, что тот, другой Раб, возрастом много старше этого Раба, был из какого-то здешнего рода, из того же племени, что и Сив с Гирием. Тот старший Раб и научил этого молодого Раба немно­го говорить на языке сетов. Шли они по лесам вдоль больших и малых рек очень долго. Целое лето и поло­вину зимы шли. Когда снег стал очень уж глубоким, построили себе жилище. С весной снова в путь тронулись. Три дня назад погнался за ними вот этот ужасный зверь...

— Медведь! — сказал Сив, кивнув головой.— Сейчас они злые, голодные. А этот — старый. Кабана и сохатого ему не поймать, вот и напал на человека. Сам напал. Поэтому, когда убили его, Сив с Гирием не стали Лесного духа благодарить. Пусть это не удив­ляет Раба. Они с Гирием законы охоты знают.

Этот свирепый зверь, продолжал Раб, напал на них ночью, схватил и унес старшего Раба, а он, младший Раб, раненный, убежал. Долго блуждал по лесу, упал, ногу попортил. Ждал, когда придет зверь и съест его. Потом услышал крик человека...

Сив и Гирий сидели у костра, с аппетитом ели мясо, а Раб, утомив­шись, уснул. Решили кончать охоту, нести раненого в свое родовое жилище. Знающий человек. Такой нужен роду.

Сделав носилки, Гирий и Сив постелили на них шкуру медведя мехом наружу. Можно было отправляться. Лежавший у костра Раб бредил, метался в жару. То од­ной, то другой рукой пытался сорвать с шеи бронзовый обруч, словно тот душил его.

— Наверно, в это ожерелье вместо доброго злой Дух вселился,— задумчиво произнес Сив.— Видишь, как мучает Раба, душит его?

— Снять надо этот обруч.

— Как снимешь? Узкий он, голова не пролезет.

— Ломать придется. Жалко! Очень красивая вещь. Но и оставлять нельзя. Задушит он Раба.

Сив осторожно потрогал обруч, примерился паль­цами. Крепкий. И застежки никакой нет. Как его наде­вали?

— Я ломать обруч стану, а ты, Гирий, смотри: если выскочит Дух, гони его, бей насмерть. Слышишь?

— Не бойся! Я его тут же топором огрею.

Сив поплотнее взялся за обруч, поднажал. Не под­дается. Тогда Сив почти всю свою силу в руки вложил. Ни­как! У Раба голова набок свесилась, глаза выпучились, вот-вот задохнется. Сив навалился изо всей силы. Обруч, не выдержав, хрустнул и распался на две поло­винки. Но Дух не выскочил. Может быть, он невидим? На всякий случай Гирий помахал вокруг топором:

— Прочь идите, злые силы. Я вас!

Нет, ничего не случилось. Сив склонился над ране­ным. Тому явно стало легче. Значит, правильно сдела­ли: очень злой Дух сидел в ожерелье Раба.