ЗАДИРЫ

Однажды вечером в январе 1833 года по дороге, ведущей в Санкт-Петербург из Гатчины, быстро катила почтовая карета, запряженная четверкой сильных лоша­дей.

Слуга, сопровождавший карету, ехал стоя сзади и держась за ремни, а единственный кучер правил лошадьми.

В карете, окна которой были открыты, сидели моло­дой человек и молодая женщина и с наслаждением вдыхали ве­черний воздух, напоенный ароматом соснового бора.

Молодому человеку было, судя по наружности, лет около двадцати шести; он был среднего роста, белокур, нервного сло­жения; лицо его выражало одновременно энергию и доброту. Блеск его голубых глаз свидетельствовал о безграничной храбрости, а прямой нос о сильной воле и настойчивости.

Его спутница была полностью противопо­ложна ему. Ее густые черные как смоль волосы, пунцовые, оттененные легким пушком губы и блестящие черные глаза отмечали ее южное происхождение. Она была высока и стройна, а руки ее отличались необыкновенной изящностью. Молодой человек улыбался задумчи­во, почти грустно; наоборот, улыбка молодой женщины носила следы затаенной иронии, свидетельствующей о слишком рано пережитой этой женщиной житейских бурях.

Взглянув на нее, не трудно было угадать, что она долго на­деялась, страдала и плакала, но теперь перестала питать всякую надежду и принимала жизнь такой, какова она есть, и, устав страдать, предпочла роль мучителя роли жертвы.

Ее высокий с несколькими преждевременными морщинками лоб носил печать ума, быть может, даже гениального, а по складкам в углах губ и насмешливой улыбке психолог мог бы угадать равнодушие, наступающее после чрезмерных страда­ний, и горький скептицизм, составляющий силу у женщин и до­водящий до отчаяния мужчину.

Почтовая карета спускалась по крутому склону в глубокое ущелье, дикий вид которого мог одновременно и радовать, и пугать путешественников. Между двух крутых и высоких холмов расстилалась равнина. Обрывистые, почти отвесные горы были густо покрыты низкорослыми темно-зелеными сосенками и елями, из-за которых выступали то серые скалы или развалины старинного замка, то полуразрушенная стена или обвалившаяся башня.

В просвете между скал мелькал иногда вдали голубой гори­зонт, опоясанный Балтийским морем, залитым лучами заходящего солнца.

— Натали,— говорил путешественник, сжимая в своих руках руку молодой женщины,— не находите ли вы так же, как и я, что дикая красота природы составляет чудную рамку для любви. Да,— кивнула она головой с очаровательной грацией.

— Дорогая моя,— продолжал он,— как сильно любишь во время странствия! Жизнь вдвоем во время путешествия, уеди­нение двух сердец среди вселенной, больших дорог и незнако­мых людей — разве это не величайшее блаженство, о котором только можно мечтать?

Молодая женщина молчала. Мысли ее были далеко, быть может... быть может, суровое величие природы, среди которого она проезжала, всецело поглотило ее.

— Ах! Дорогая моя Натали,— снова восторженно заговорил молодой человек,— какую бесконечно счастливую жизнь, жизнь, пол­ную упоений, дает наша любовь!... Пока случай не столкнул меня с вами, я был свободен, но иногда грустил; мое незанятое сердце призывало незнакомку, мое воображение рисовало мне идеал... Я нашел и то и другое. Этот год, проведенный в путешествии, которое скоро подойдет к концу, миновал, как сон... как счастли­вый сон... Вы страдали, когда я встретил вас; мрачная и печаль­ная, точно статуя отчаяния, вы казались как бы умершей для жи­зни, для любви, для надежды, и отчаяние наложило на ваше ли­цо роковую печать.

— Молчите, Ярослав, молчите!— перебила его молодая женщина.

— Я никогда не спрашивал вас о том таинственном про­шлом, которое вы так тщательно скрывали от меня. Вы были прекрасны, умны и вы страдали; я полюбил вас с первого взгляда. А потом — о Боже! Ведь молодость отважна и любит вступать в неравную борьбу — я захотел бороться против вашего горя, отчаяния, уныния, против всего, что так терзало вас. Я осмеливаюсь надеяться, что ваше разбитое, усталое сердце со­хранило хотя бы одну струну, способную издать звук. Я вернул к жизни вас, готовую умереть, я надеялся, что вы полюбите меня, и вы любите меня теперь... в течение целого года, как вы покинули Англию, вы счастливы...

Прекрасная путешественница молча пожала руку своему спутнику.

— Однако,— прибавил он,— теперь я боюсь.

— Чего?— спросила она.

— Возвращения,— пробормотал он.

— Какое безумие!

— Ах, дорогая моя, если бы вы только знали, сколько непо­стоянства, скептицизма и разочарования в этом проклятом городе — Петербурге; если бы знали, как страдают там все, кто лю­бит!

— Какая же тому причина?— спросила она.

— Ревность,— ответил глухим голосом путешественник.

Улыбка мелькнула на губах молодой женщины. Ее спутник принял эту улыбку за выражение любви, но беспристрастный на­блюдатель уловил бы в ней лишь насмешливое сострадание.

— Ах,— продолжал Ярослав,— когда любят, как я, то ре­внуют и к тени и к солнцу, проникающему в спальню любимой женщины, ревнуют и к взглядам восхищения праздной толпы. А кто знает? Может быть, вы скоро разлюбите меня? В Петербурге так много молодых и красивых мужчин.

Она с негодованием пожала плечами.

Заметив это, Ярослав просиял и сказал ей:

— Вы ангел!

Пока путешественники обменивались взаимными любезно­стями, местность, по которой они проезжали, становилась все пустынней. Далекий горизонт исчез, ущелье, по которому кати­лась карета, сузилось, и жалкая горная растительность уступила мало-помалу место густому, высокому сосновому лесу.

Вдруг кучер обернулся.

— Господин барон,— сказал он на плохом польском языке,— наступила ночь, а дорога плоховата. На прошлой неде­ле разбойник Константин Поликарпов и его шайка напали здесь на двух англи­чан. Оружие при вас?

Молодой человек вздрогнул; затем, небрежно протянув руку в глубину кареты, вытащил оттуда пару заряженных пистолетов.

— Стегни лошадь и кати во весь опор,— приказал он.

Услышав имя Константина Поликарпова, молодая женщина встрепенулась, и вдруг смертельная бледность разлилась по ее лицу.

Путешественник заметил эту перемену и приписал ее волнению, охватившему ее при рассказе о нападении разбойников, ко­торыми кишели петербургские дороги.

— Натали,— страстно сказал он ей,— не бойтесь ничего... Что бы ни случилось, я умру, защищая вас.

Молодая женщина недоверчиво покачала головой, а карета продолжала стремительно мчаться вперед.

Ночь неотвратимо приближалась; солнце золотило вершины холмов, тени падали на долину, и мрак, первый предвестник звезд, придавал каждому близкому и отдаленному предмету прихотливые, фантастиче­ские очертания.

Барон Ярослав Иосифович Свечинский — так звали путешественника — неподвижно сидел, вооруженный парой пистолетов; возле него лежал кинжал с трехгранным лезвием, привезенный им из Индии.

Барон был храбр до безумия; он часто рисковал жизнью, а кровавые приключения во время путешествий доставляли ему какое-то непонятное наслаждение, однако на этот раз он не на шутку чего-то страшился... Он взглянул на Наталью.

Вдруг шагах в двадцати в кустарнике, окаймлявшем дорогу, мелькнул свет и просвистела пуля. Одна из четырех лошадей, за­пряженных в карету, упала, смертельно раненная.

Барон, услышав выстрелы, встрепенулся, подобно боевому коню при звуке трубы.

— Откиньтесь в глубь кареты,— сказал он Наталье.— Там пу­ли не коснутся вас.

Он выскочил из кареты с гибкостью тигра, с кинжалом в зу­бах и держа по пистолету в каждой руке. Слуга его, бывший со­лдат, служивший под его начальством, последовал его примеру. В тот же миг два человека вышли из чащи кустарника. Один дер­жал ружье наготове, а у другого оно было перекинуто через пле­чо и еще дымилось.

— Господин иностранец,— сказал последний,— подождите одну минуту, не стреляйте. Я хочу поговорить с вами.

— Что вам угодно? — спросил Свечинский.

Разбойник остановился на почтительном расстоянии и веж­ливо поклонился.

— Сударь,— сказал он,— я Константин Поликарпов, и мое имя должно быть хорошо знакомо вам.

— Вы ошибаетесь.

— В таком случае, раз вы не знаете меня, то я сейчас дам вам некоторые разъяснения.

— Говорите, я слушаю вас.

— Сударь,— продолжал разбойник,— я русский по происхождению, разбойник по профессии, дилетант по своим привычкам и поэт по призванию; я очень люблю слушать оперы в петербургском императорском театре и пишу в свободное время звучные стихи, которые пою, аккомпанируя себе, в остальное время я задерживаю и обираю путешественников на больших дорогах.

— Господин разбойник,— холодно возразил Ярослав Свечинский,— надеюсь, вы не для того остановили меня, чтобы прочесть мне свои стихи и расспросить меня о какой-нибудь новой опер­ной примадонне?

— Разумеется, нет.

— В таком случае, что же вам угодно?

— Ваш кошелек, ваша светлость, если вы добровольно отда­дите его мне.

— А если я буду защищать его?

— Тогда вы умрете.

Разбойник свистнул — и тотчас же из ближайших кустарни­ков, из-за скал и стволов деревьев вышло множество вооружен­ных разбойников, которые почтительно окружили своего нача­льника.

— Как видите, сударь,— сказал бандит,— шайка моя дово­льно многочисленна.

Если бы Свечинский был один, то он стал бы защищаться до по­следнего, но в случае его смерти Наталья попала бы в ру­ки разбойников.

— Сколько же вам надо?— спросил он предводителя разбойников.

В это время прекрасная путешественница выглянула в открытое окно кареты. Константин вскрикнул.

— Княгиня!— пробормотал он.

Услышав этот крик и это имя, Ярослав вздрогнул.

— Что это значит?— спросил он высокомерно.

— Ах, извините, ваша светлость, но я думал, что имею удо­вольствие...

— Вы знаете эту даму?

— Черт возьми! И даже очень близко.

Наталья вышла из кареты и подошла к Ярославу.

— Этот человек мерзкий лгун,— сказала она, указывая на Константина Поликарпова.— Я никогда его не видала.

— Тысячу извинений, княгиня,— проговорил разбойник.— Но вы не относились ко мне так презрительно в то время, когда жили в Петербурге.

Ярослав побледнел при этих словах и взглянул на Наталью с не­которым беспокойством; но она оставалась по-прежнему спо­койна и невозмутима.

— Господин разбойник,— сказала она, улыбаясь,— ваша па­мять изменяет вам или вы жертва странной ошибки. Я никогда не жила в Петербурге, не была княгиней и вижу вас первый раз в жизни.

— В таком случае, я ошибся,— проговорил последний, сделавшись вдруг почтительным и вежливым.— Тысячу извинений, княгиня!

Наталья бросила на Ярослава взгляд, полный победного торжества; Свечинский же вздохнул с облегчением.

— Теперь, мой дорогой друг,— сказала она,— отдайте ваше золото этому человеку и будем продолжать путь.

— Прекрасная госпожа, вы хотите так дешево отделаться! Неужели вы думаете, что я польщусь на несколько сотен рублей теперь, когда дело идет о вашем выкупе, о выкупе за женщину, которая так походит на мою первую возлюбленную, что я вас даже принял за нее.

Ярослав вздрогнул и навел дуло пистолета на лоб разбой­ника.

— Сударь,— остановил его грабитель,— если вы убьете меня, то у вас останется еще тридцать противников, которые также найдут эту женщину прекрасной.

Барон побледнел, и пистолет выпал у него из руки.

— Хорошо,— проговорил он,— я в вашей власти; какую сумму желаете вы получить?

— Человек, путешествующий в сопровождении такой краси­вой женщины, должен быть богат. Ваше имя, если позволите?

— Барон Свечинский.

— Родом из Варшавы? Не так ли?

— Именно, а разве вы меня знаете?

— Сударь,— вежливо ответил Константин,— я веду свои дела очень широко и основательно. У меня есть корреспондент в Польше. Если кто-нибудь из людей с высоким положением уезжает из Польши в Россию, то я немедленно получаю дубликат его паспорта и подробные сведения о его привычках, характере, семейных от­ношениях и имуществе.

— Дальше?— хладнокровно произнес барон.

— Год назад у вас было тридцать тысяч годового до­хода в рублевом исчислении, теперь же осталось только двадцать. Вы истратили круп­ную сумму, десять тысяч рублей, на удовлетворение капризов этой женщины.

Константин почтительно поклонился Наталье.

— Впрочем,— добавил он галантно и немного насмешли­во,— я должен признаться, что эта дама заслуживает такой жертвы, и даже еще большей. Что же касается меня, то я хотя и разбойник, но готов заплатить десять тысяч рублей за любовь по­добной женщины.

Свечинский вздрогнул.

— Но я добрый малый,— продолжал бандит,— и предлагаю вам на выбор: уступите мне эту госпожу или заплатите десять тысяч рублей.

— Десять тысяч рублей!— вскричал молодой человек, бледнея.— Да вы с ума сошли!

— Почему это?

— Но ведь это целое состояние!

— Вам останется десять тысяч рублей. Это немного, но когда любишь, то достаточно. Вы купите себе в двадцати верстах от Петербурга маленький домик, где и поместите эту прекрасную госпожу. Вы, вероят­но, знаете поговорку «С милым и в шалаше рай»?

Барон, бледный от гнева, глядел то на разбойника, то на Наталью, видимо пораженную словами бандита. Что делать? У него даже мелькнула мысль убить молодую женщину, чтобы она не досталась никому, а затем защищаться до последней ка­пли крови, настолько ему было стыдно дать обобрать себя та­ким образом. Но Наталья была так прекрасна!

— Самое лучшее,— заметил Поликарпов,— что я могу вам по­советовать,— это оставить мне эту даму. Вы найдете себе в Петербурге новую женщину, а я буду счастливейший из разбойников в ми­ре, потому что эта женщина удивительно похожа на княгиню Голубеву. Эта прихоть мне обойдется в десять тысяч рублей. Ну что ж! Не в день­гах счастье...

— Молчи, негодяй,— вскричал Ярослав,— обирай меня, но не оскорбляй женщину, которую я люблю! Ты получишь свои десять тысяч рублей.

— Прекрасно!— сказал разбойник.— Если б я был женщи­ной и кто-нибудь принес ради меня подобную жертву, то я, ка­жется, полюбил бы его.

И Константин искоса взглянул на Наталью.

Ярослав Свечинский решился сразу. Он разорялся, но зато спа­сал Наталью, а разве ее любовь не была величайшим блаженством?

Бандит подал ему лист бумаги и сказал:

— Вот, сударь, вексель государственного банка Российской империи банковского дома Витязевых в Петербурге. Проставьте цифру и подпишите ваше имя.

Ярослав подписался, отчетливо написав сумму в десять тысяч рублей.

— Теперь, ваша светлость,— добавил разбойник,— мне ни­чего больше не остается, как поблагодарить вас и пожелать вам счастливого пути.

Поликарпов галантно предложил руку Наталье и довел ее до каре­ты; молодая женщина, слегка наклонившись к нему, прошептала:

— В Петербурге... через неделю. «Я буду там», — взглядом ответил ей Константин. Ярослав ничего не видел и не слышал, но сердце у него замер­ло. Карета помчалась, оставив мертвую лошадь на дороге.

— Наталья,— грустно сказал барон,— я люблю вас!

— О, я знаю это,— ответила она,— вы добры и благородны, Ярослав.

— Но поклянитесь мне, что этот человек лжет, что он действи­тельно никогда не видел вас.

— Клянусь вам! — спокойно проговорила она.

Эта женщина обманывала.