Виктор УСАЧЕВ

ЖЗЛ «Иван Поддубный.

Триумф и трагедия»

 «Тот, который ломал лучших мировых борцов без всякого сожаления и без малейшего стеснения… Силён был, что стихийный ураган».

И.В. Лебедев («Дядя Ваня»)

Вступление.

Когда уходил из большого спорта борец-тяжеловес Александр Карелин, было немного грустно и досадно. Грустно от того, что мы больше не увидим его искромётных  побед на борцовском ковре, не увидим его всесокрушающей мощи, его уверенности, заставлявшей трепетать соперников и, в конечном счёте, капитулировать…грустно. А к чувству грусти примешивалась досада, что уходит всё-таки побеждённым – нелепейшее, непонятное и единственное  за долгую карьеру поражение по очкам от американца на олимпиаде в Сиднее! Самый великий спортсмен классической или, как теперь называют, греко-римской борьбы, обладатель трёх золотых олимпийских наград, многократный чемпион России, Европы, мира, неоднократный  победитель международных турниров и прочая – он никогда не знал поражений…если бы не эта нелепость! Силач, обладающий филигранной техникой, всегда готовый защищать честь Родины на спортивных площадках – настоящий русский богатырь! Международной федерацией любительской борьбы (ФИЛА) он был назван величайшим борцом греко-римского стиля XX века! С кем его сравнить? Не с кем…хотя, позвольте, что же это я, право - как это не с кем?! Ведь был же, был в истории развития классической борьбы человек, не уступавший и даже превосходивший в популярности Александра Карелина. Против него боялись выступать лучшие борцы мира, за свою долгую спортивную жизнь (свыше сорока лет!) он не проиграл ни одного турнира, никогда не был положен на лопатки, хотя по очкам проиграл несколько схваток, и тоже силач, обладавший феноменальной техникой. Имя этого человека – Иван Максимович Поддубный. И Карелин не раз выигрывал международный мемориал борцов его имени, имени, ставшей легендой ещё при жизни. Между прочим, знакомясь с биографиями этих двух выдающихся борцов, я нашёл между ними много общего: например, помимо упомянутых уже бесчисcленных побед, увлечение атлетикой (участие в турнирах силачей), патриотизм (оба считали за честь выступать за Родину) и бесконечная преданность любимому виду спорта (вызов от японских мастеров джиу-джитсу и их проигрыш великим борцам)…даже нелепейшее поражение (хотя и по-своему) у них тоже было от американцев!

Время… время не властно над судьбой. И величие Поддубного через много лет повторилось в Карелине. А вот судьбы…судьбы у них сложились по-разному. И если Карелин стал политиком, депутатом Госдумы, то судьба Поддубного…впрочем, всё по порядку. Итак…

Часть первая

Глава 1.

Спит Красенивка, спит село, что затерялось в бескрайней чернозёмной степи на Полтавщине, спит крепким сном, спит, набираясь сил для завтрашнего тяжёлого рабочего дня. Лишь в одной хате-мазанке, что прилепилась на краю села, называемом Болюковкой, горит в маленьких окошках свет. Сидит в хате, обхватив голову руками, качается из стороны в сторону молодой хозяин, не в силах уже слышать предродовые крики жены. При неверном свете каганца бабка-повитуха уже несколько часов старается помочь роженице. Ему кажется, что это физическое и духовное истязание будет продолжаться вечность…как вдруг в бесконечные крики роженицы и бормотание повитухи ворвался новый голосок. Нет – голос! Ворвался крепко, настойчиво:

- Уа! Уа!

- Дывитесь, люди добри…ось якой богатырь народився!

Повитуха приняла тельце ребёнка в чистую холстину, пошлёпала по розовой попке и омыла в стоявшей рядом лохане. А младенец кричал, будто хотел всё село известить о своём появлении.

- Який голосистый, – пробормотал отец.

- Голосистый…та ты подывись, Максим, що у вас за хлопець, - усмехнулась повитуха. – Богатырь…скильки родов приймала, а такого богатыря ще не видала.

Она осторожно передала маленькое тельце счастливому отцу.

- О це козак, - удовлетворённо сказал он, несколько боязливо принимая ребёнка своими мозолистыми ручищами. – Наш, Пиддубний…глянь, Ганнуся, глянь на нашу дитыну.

Но у истомлённой тяжёлыми родами жены не было сил даже взглянуть на народившееся дитя. Она только едва слышно прошептала:

- Як назовём ёго, Максим?

- А як мово батька – Иваном…з рождением, сынку, з рождением, новий Пиддубний Иван Максимович! Дывись, сынку, дывись на свово батька, на мамку, та й на хату – твоё всё, сынку, твоё!

А «твоёго-то» и было, что большая деревянная кровать, печка, шкафчик «мысник», стол, лавка, да божница, украшенная пучками чабреца, любистока – и всё. Но это всё, такое родное, такое близкое, Иван, где бы ни был, куда бы его ни забрасывала судьба, хранил в своём сердце всю жизнь.

А малец кричал и сучил ножками, ручками, да вдруг – хвать отца за пышный ус!

- Дывись, Максим! – всплеснула руками повитуха. – Дитя ще несмышлёное, а батька уже хватат. Ось и хваткий буде у тебя сынок!

А ещё говорили, будто в ту самую ночь 9 октября 1871 года по новому стилю над селом пролетела в далёком тёмном небе комета – тоже знамение…

А пока спит Красенивка, не ведая, что народился человек, который прославит своё село, прославит свой род Поддубных и прославит всех славян, живущих на широком пространстве от Карпат до Дальнего Востока…

Когда потомственный хлебороб и дюжий парубок Максим Поддубный приглядел в  соседней Богодуховке крепкую молодуху Ганну Науменко, он сразу заслал сватов, будто боялся что уведут «таку гарну дивчину» - уж больно хороша! После чего отделился от отца и поставил на краю Красенивки хату-мазанку, под обычной для этих мест соломенной крышей, да обсадил кругом акацией и вишней.

Чудное, дивное село Красенивка: под глубоким синим небом – белые хатки, охваченные белой кипенью вишнёвых садов, в центре – белая церковь с зарослями бузины вместо ограды, вдоль улиц – цветущие акации,  спускающиеся к водам тихой речушки Ирклий, в которую смотрится высокое малороссийское небо. А за околицей, сколь ни кинь взгляд – бескрайние золотистые поля волнующейся пшеницы, от которой в далёкую высь струится дрожащий от зноя воздух, наполненный самозабвенной песнью невидимых жаворонков. И хотя землицы у молодых было немного – около хаты саженей сто и в поле две десятины, да и бедновата та землица, всё больше суглинок - скудно, но кормились. Сам Максим работал как вол, был силач, каких поискать: легко поднимал вилами целую копну сена и также легко взваливал на плечи два пятипудовых мешка. Но росла, шумела, набирала силу семья: Иван, Никита, Емельян, Матрёна. И всё труднее становилось житьё – поди, прокорми такую ораву. Хоть и работящ был Максим Иванович, хоть и тянул из себя жилы, да настал момент, когда закончилась привольная жизнь первенца Ванюши. Старший ребёнок в большой крестьянской семье – первейший помощник.

«Буде ему, - думал отец, глядя, как семилетний Ванюшка гоняет гусей по улицам села. – Нехай пасёт».

Сначала Ванюшка пас гусей, потом, со временем, и коров начал пасти, а вскоре уже возил с отцом на волах зерно в соседнюю Золотоношу. Сам наверху телеги с налыгачем, знай покрикивает: «Цоб-цобе, цоб-цобе!». Максим Иванович, продав зерно, заскорузлыми пальцами пересчитывает медяки – двадцать пять копеек за воз.

«Ох, лышенько, - вздыхает он, - хиба ж це гроши?».

Знал, ох знал Максим Иванович цену каждой заработанной копейки, знал и сына приучал с детства к бережливости.

А к двенадцати годам Ваня уже стал батрачить: то на полях у богатых родственников «за харчи, та й малы гроши», то у пана Кублицкого, чьи лучшие земли окружали скудные крестьянские поля. Потом, у него же, пас овец, где упрямством и твердолобостью отличался племенной баран, любимец пана. От же скотина! «Ни в чём не слухае хлопчика», упрётся – и ни с места. Ваня его – хвать за ветвистые рога! И так, и сяк крутит, и толкает, пока животному не надоест –  мотнёт головой и …хлопчик в пыли. Но время шло, мышцы Ивана крепли и теперь он уже просто поднимал упрямое животное и переносил куда надо. А к пятнадцати годам уже боролся на кушаках, популярной среди простонародья борьбе, и перебарывал всех своих сверстников. Вскоре ему уже стало не интересно с ровесниками, и на любое предложение помериться силой он отвечал однозначно:

- Не лизь!

Потому и рисковал схватываться даже с отцом, непобедимым в округе борцом.

«От бисов сын, - ухмыляясь в усы, довольно думал старший Поддубный, – научив на свою шею…а дюжий буде хлопець».

А хлопец теперь – его первейший помощник в хозяйстве, всё больше на подёнщине у пана Кублицкого или у соседней помещицы, по прозвищу «Шлихтерка»…ох и злющая помещица! Богатая, каких ещё поискать в округе, а за копейку удушится. Крепко не любил Иван у ней работать, да что делать, в семье теперь детей аж семь душ! Зато помещица в батраках разбиралась, и такой работящий силач, как младший Поддубный, был очень даже нужен в её обширном хозяйстве. Да что с того, грошей всё равно платила мало. Потому и стал всё чаще задумываться Максим Иванович,  куда бы пристроить Ванюшку – эвон какой дубиной вымахал! Да и силой уже отца догоняет. Раз в распутицу довелось им везти воз с пшеницей всё в ту же Золотоношу, а воз – двадцать пять пудов! А он возьми и застрянь в колдобине! Волы и так, и сяк рвут воз – ни с места. Только глубже в грязь зарывается. Никакой налыгач не помогает, сколь ни хлестай. Плюнул тогда Максим Иванович, махнул Ивану:

- А ну, сынку, взяли! Распрягай волов. Сдюжим?

- Сдюжим, тато!

     Отец впрягся заместо волов, сын – сзади толкает, поднатужились и…вытянули намертво застрявший воз.

Потом уже, когда Поддубный стал знаменитым борцом, многие стали искать основу его спортивных достижений. Вполне очевидно, что многое способствовало превращению деревенского увальня в умного, техничного борца, в том числе и «гимнастика» с бараном, и вытягивание воза, и схватки  с отцом на кушаках. Ведь большое складывается из малого…

Глава 2.

 Ночь на Ивана Купала.

 Тихая и ласковая, как молодая мать, объявшая Красенивку, она несёт мягкий мерцающий свет  звёзд хлопцам и дивчинам, собравшимся за деревней.

На поляне, вокруг костра бежит, смеясь, Алёна, за ней – Иван. Алёна – полная, широкоплечая красавица под стать могучему Ивану. Догнав дивчину, он надевает ей на голову венок. Взявшись за руки, они прыгают через костёр.

Слышится песня:

  Ой, на Івана,

      Ой, на Купала

      Дівчата ворожили,

      У воду швидку

      Вінки кидали.

      - Скажи, водиця,

      Червоної дівиці

      Про життя молоду,

      З ким вік вікувати?

      Кого, річечка,

      Улюбленим називати?

      Чи довго жити,

      По землі ходити?

      Неси, річка, вінок

      На другий бережок.

Дивчины бросают в воду тихой речушки Ирклий венки с зажжёнными свечами.  Бросила и Алёна в речку свой венок, да недолго плыл тот венок, затонул.

- Ох, Иванку, - вздохнула дивчина, - не быть нам вмисти.

- Олэна, любая! – нежно обнял подругу Иван. – Це ж брехня! Це ж…тильки обычай. От…от пиду до твово батька…ни, не пиду – сватив зашлю!
     - Та що ты! – замахала руками Алёна. – Яки свати?! Батька тоби на порог не пусте…чи забыв?

- Як тут забыв, - вздыхает теперь уже Иван, - мы ж, Пиддубние, незаможники, грошив нема…а от заработаю гроши – зараз! Батько посылает в Богодуховку, в економию к Абелю. А що, руки-ноги е…от тогда…

- Та це ж довго! Та й платить Абель як куркуль!

- Та що ж с тово? Я здоров як бык! За двоих…ни – за троих работать буду! Тильки жди, любая моя.

Алёна с восхищением посмотрела на могучего хлопца – ни у кого из дивчин нет такого хлопца-богатыря!

Обнявшись, пошли они к дальней скирде, чтобы провести остаток короткой июньской ночи в жарких объятиях и поцелуях.

Праздник продолжался и днём.

Меж белых хат с соломенными крышами, утопающими в белокипенных вишнёвых садах, спешили стар и млад, спешили к площади перед церковью, где ожидалось главное событие праздника: борьба на кушаках.

В круге, образованном жителями, уже вовсю боролись местные силачи под одобрительные или едкие возгласы собравшихся.

- Петро! – кричал развесёлый, красноносый казак.- Петро! Ты порти, порти пиддерживай, а не то вилетишь з них!

- Иван, Иван! – кричали младшему Поддубному. – Та це ж не дило – з одним боротися! Борись видразу с двомя!

Сопящие и пыхтящие борцы топтались, не обращая внимания на возгласы сельчан. Особенно выделялись Поддубные, отец и сын. Один за другим летели хлопцы на землю после их мощных бросков. Наконец сошлись в последней схватке и они.

Ни в чём не хотел уступать отцу, признанному силачу и непобедимому борцу, Иван. Довольно долго боролись они под ободряющие крики сельчан, наконец, отец поднатужился, поднял сына и бросил на землю.

Пока раздосадованный Иван стряхивал с одежды пыль, мать выговаривала отцу:

- И-и, старой…справился с дитём. А ни, щоб…щоб допомогти. Вон как разволновалась дитына…

- А нехай покладе, якщо сможе, - посмеивался в усы Максим Иванович. И тут же, похлопывая сына по широченной груди, хвалил:

- Добре, сынку, добре.

- Ни, тато, не добре, - отворачивался Иван, - не добре. Вот як положу тоби, вот то буде добре.

- Покладешь, сынку, покладешь…якщо сможешь.

- Дывитесь, добри люди, - всплёскивала руками мать, - ладит старой своё..ну як малец!

Под причитания матери Поддубные неспешно шли к своей хате, стоящей на краю села, где их поджидал Витяк, отец Алёны. Заметив гостя, Ганна Даниловна сразу засуетилась:

- Доброго здоровья вам, Сидор Петрович. Завитайте в хату.

Войдя в хату, чисто прибранную  руками хозяйки, гость перекрестился на образ.

- Сидайте, Сидор Петрович, сидайте, - суетливо обтирая лавку, предложила Ганна Даниловна. Тот степенно сел, исподлобья посмотрел на Ивана.

- Ваня, - догадался Максим Иванович, - иди до хлопцив.

Когда тот вышел, Витяк медленно заговорил:

- А що, Максим Иванович, богато ныне у тоби буде з урожаем?

- Та я думаю достаточно буде, с голоду не помремо. А у тоби як?

- То ж, слава богу…вот, дывился як вы с Иваном боролись. Що ж…гарный козак Иван, гарный. Не скажу ничого дурного. А тильки у мени до тебе просьба, Максим Иванович.

- Яка така просьба? – прикинулся не понимающим хозяин.    

- Чув, ты Ивана в Богодуховку збираешься отправить на заробитки?

- Та от думаю, - уклончиво ответил Максим Иванович.

- А ты отправь, - посоветовал Витяк, усмехнувшись, - отправь. Глядишь, и грошей заработает. От тогда и пусть до Олэны…а пока…пока не можно им завстричатися, не можно.

Витяк хмуро уставился на хозяина, ожидая ответа.

Понял Максим Иванович, глядя на хмурого и решительного гостя: не отдаст Алёну за Ивана, нипочём не отдаст.

- Та що ж не послати…пошлю, колы так. А там…там  як бог даст.

- От и ладно, - облегчённо выдохнул Витяк, вставая. – Прощевайте, хозяева.

- Та, може, ще посидите, Сидор Петрович? – деликатно предложила Ганна Даниловна.

- Никак не можно…уж извиняйте – хозяйство, - поклонившись, ответствовал гость и вышел, оставив за собой дух покинутой надежды и несбывшейся мечты.

- Ось так, мати, - словно пригвоздил Максим Иванович, - ось так..

Вот так и попал Иван в Богодуховку, к деду Даниле, который принял его на временное житьё-бытьё.

- Як вырос, Ванюшка, – с удовольствием оглядывая могучую фигуру внука, говорил старый, но ещё крепкий телом, казак. – О це козак, о це Пиддубний…та й трошки и от нас, Науменок, взял. Гарный хлопець, гарный…

- Та ну, диду, - смущался Иван. – Що вы такое говорите.

- А скажи- ка мне, внучек, що ты будешь робить у нас?

- Та що ж, диду…батрачить в економии Абеля.

- Абеля… - протянул старик.

Абель был богатейший здешний помещик и куркуль, вроде Шлихтерки, но платил поболе.

- Та що ж, внучек, - вздохнул дед Данила. – Чи вибор есть? Та й сдюжишь, ще молодый.

В батраки наняться – для Ивана теперь дело привычное. Богодуховка – не чета Красенивке, это громадное волостное село, где и жителей под пять тысяч: украинцев, русских,  цыган, евреев. Последние держали постоялые дворы, многочисленные лавки и корчмы.

А ещё село славилось своими ярмарками. И весь здешний народ, и пришлый люд разом заполнял улицы села, когда случалась ярмарка. А случалась она раза четыре в год. Вот и попал, впервые в жизни, на такую ярмарку Иван буквально через день после своего приезда. Ходил и дивился – чего тут только нет! Вот слепцы с поводырём «спивают» про походы гетмана Сагайдачного и кошевого атамана Сирко в далёкую татарскую крепость Кафу, о том, как штурмом брали крепость, как освобождали тысячи украинцев (он ещё не знал, что и ему предназначено было судьбой «взять» эту самую Кафу-Феодосию). Вот какой-то украинец в свитке, со зверски перекошенным от напряжения лицом, яростно торгует лошадь у цыгана. А у цыгана лицо не менее зверское, да ещё обрамлённое смолёной бородой – ни дать, ни взять разбойник! Оба брызжут слюной, хлопают уже раз десятый по рукам, а всё никак не договорятся. А рядом торгуют коней от местного конезавода «Ракиты» - ах, что за кони, чудо-кони! Иван невольно залюбовался, остановившись посреди дороги.

- Ну, чего встал?! Посторонись! – услыхал он сзади грубый окрик.

Оглянувшись, Иван увидел, как людскую толпу прорезают верховые военные. Это офицеры-ремонтеры прибыли на ярмарку торговать лошадей для своего полка, расквартированного неподалёку от села. Тут же им навстречу с широчайшей улыбкой выбежал управляющий конезавода.

- Господин ротмистр! Милости просим-с! Заждамшись уже…

Ротмистр, грузный, покрытый пылью офицер, не торопясь, с осознанием значения своей фигуры, слез с коня, милостиво разрешив взять его под уздцы. Кивнул своей свите – пошли. За ними засеменил управляющий, на ходу что-то говоря офицеру и рукой тыча в каурых, гнедых, сивых и прочих красавцев-коней.

Иван вздохнул: «От бы нам в хозяйство таку лошадь…та грошив нема».

И чем больше ходил по ярмарке Иван, тем грустнее становился. Чего тут только не было: и возы золотистой пшеницы, и скот домашний, и домотканые холсты, и женские украшения: бусы, дукачи-подвески  - вот бы для Алёнки! Но цены…нет, не по карману пока. Разбитная девица в нарядной плахте, торговавшая украшениями, насмешливо глядела на застывшего столбом парня.

- Що, хлопець, грошив нема?

- Та ни, - смутился Иван. – Я…я…просто дывлюсь…так…

- Як так? – не унималась молодка. – Ось для дивчины? А ты пошукай, пошукай в шароварах…може и найдешь.

Её смеющиеся карие глаза смотрели вызывающе и призывно.

- А то…може, сторгуемся? Я и скинуть могу…такому парубку.

Иван почувствовал, как враз погорячело лицо. Не зная, что ответить, он только переминался с ноги на ногу, как вдруг:

- Сюда, сюда! Все приглашаются!

   Стой, прохожий, остановись!

   На наше чудо подивись:

   Барышни-вертушки,

   Бабы-болтушки,

   Старушки-стряпушки,

   Солдаты служивые,

   Деды ворчливые,

   Горбатые, плешивые,

   Косопузые и вшивые,

   С задних рядов протолкайтесь,

   К кассе направляйтесь.

   За гривенник билет купите

   И в балаган входите!

Оглянувшись, Иван увидел среди однообразья толпы ярко одетых людей с колпаками на голове, с бубнами и какого-то деда-зазывалу на фоне странного сооружения, похожего на большой шатёр с флагами и флюгером на верху, пёстро расписанного.

- Та що ты, хлопець, дывишься? Чи ты балаган не бачив? Ты на мене подывись, ось покраше балагана, - похвалила себя молодка.

Но Иван уже её не слышал, заворожённый увиденным зрелищем. Дед-зазывала сыпал шутками-прибаутками, задирал публику:

- Эй, хохол-воробей (или кацап-воробей), грошив тильки не жалей! Клади в кружку медную полушку! Или брось сюда пятак – проходи за просто так!

И люди, бросая медяки, проходили во внутрь шатра на представление. А что будет за представление, написано было на огромной афише перед входом: конные искусники, акробаты-штукари, складные люди (гимнасты), фокус-покус, опыты геркулесовой силы. Программа подкреплялась рисунками, изображающими коней со всадниками, фокусников, силачей, жонглирующих пушечными ядрами. Последнее особенно заинтересовало Ивана…но у него не было даже пятака на галёрку!

Огорчённый донельзя Иван понуро поплёлся «до дому», уже не глядя по сторонам. Лишь, проходя мимо корчмы, уже на выходе, краем глаза увидел, как обмывают свои сделки давешний украинец с цыганом, да офицер с управляющим конезавода. Но перед глазами у него стояло только одно – расписной балаганный шатёр, за которым, как ему казалось, скрывалось волшебство и тайна, которую ему ещё предстояло познать.