Последний  ЭЛЬДОРАДО,

или

повесть о трагедии народа, уничтоженного только потому, что земля его была богата золотом и изумрудами, и он хотел

быть свободным

Эльдорадо... Легендарная стра­на золота. Как писал знамени­тый французский географ и путе­шественник прошлого века Элизе Реклю, «не было индейской легенды, галлюцинаций заблудившегося солдата, миража на далеком го­ризонте, которые не рисовали бы перед воспаленными взорами за­воевателей образ этой страны», полной золота и драгоценных кам­ней, где царствовал могуществен­ный   Эльдорадо — Позолоченный Человек! А нарекли его так потому, что имел он обыкновение натираться золотым порошком и смывать его затем в водах озера.

И такая земля действительно существовала: ее селения и горо­да располагались в высокогорных долинах Восточных Кордильер в Колумбии. Там жили трудолюби­вые земледельцы и ювелиры, тка­чи и строители, и называли они себя просто и гордо — «муиски», что значит «люди»... Легенда ро­дилась после того, как по земле муисков прошлись отряды конкистадоров, разграбив ее сокрови­ща, разрушив храмы и города, истребив сотни жителей. Об этом и размышляет  С. СО3ИНА, кандидат исторических наук.

До прихода заморских захват­чиков муисками правили великие вожди. Самым почитаемым среди них был правитель Гуатавита. В его владениях находилось свя­щенное озеро того же имени. На нем и происходил торжествен­ный обряд омовения, который по­родил легенду об Эльдорадо. Ста­рый Гуатавита погиб, защищая свободу своего народа. Молодого Гуатавиту, племянника и наслед­ника погибшего, испанцы пощади­ли. Он крестился, принял испан­ское имя дон Хуан и дожил до глубокой старости. В кругу род­ных и близких дон Хуан любил рассказывать о делах минувших. Эти рассказы были записаны его другом испанцем Родригесом Фресле. Из них, как и из сообщений других очевидцев и современни­ков конкисты, стало известно о грозных событиях тех лет, а так­же о древней истории и культуре муисков. Отрывки из этих летопи­сей легли в основу самого очер­ка и воспоминаний индейского вождя дона Хуана де Гуатавита.

ПРОЛОГ В САНТА-МАРТЕ

Февральским утром 1536 года шесть испанских каравелл дона Педро де Луго вышли на траверз залива, в глубине которого нахо­дилась первая испанская колония на   южноамериканском   побе­режье Санта-Марта, основанная в 1525 году. Целью экспедиции де Луго было найти отсюда путь к сказочным богатствам инков. Бе­рега залива, негостеприимные, об­рывистые, круто уходили в море. Пристать к ним, казалось, было невозможно. Лишь после долгих поисков удалось обнаружить удоб­ную бухточку.

Сотни людей — многие верхом на изукрашенных конях, в кру­жевных- воротниках и пышных перьях, тонкого сукна и рытого бархата камзолах — спустились на берег, предвкушая встречу с уто­пающими в роскоши и золоте удачливыми  соотечественниками. Но вместо шумного процветающе­го города испанцы увидели поко­сившиеся хижины, заросшие буй­ной травой улицы и вплотную подступающий тропический лес.

Унылый   пейзаж   несколько оживляла странная   процессия, двигавшаяся навстречу. Она ока­залась «делегацией» колонистов Санта-Марты. Но что это были за люди! Истощенные, пожелтевшие от малярии, с выступающими от голода скулами. Одетые в жал­кие лохмотья, они скорее напоми­нали нестройную толпу цыган, чем гордых испанских идальго, прибывших сюда приобщать мест­ных жителей  к  христианской культуре.

Из краткой беседы выяснилось, что за десять лет, прошедших со дня основания колонии, испанцы не провели ни одной борозды. Еду и одежду им доставляли ин­дейцы. Давно поржавели и при­шли в негодность аркебузы и шпаги, съедена была последняя лошадь, о запасах фуража, про­довольствия и говорить не при­ходилось.

Солдаты Педро де Луго оказа­лись в отчаянном положении. На первое время вновь прибыв­шие разместились в палатках. Но как прокормить все это ог­ромное войско? Размышлять было некогда. Отобрав лучших солдат, де Луго двинулся к крупному се­лению индейцев бонда, чтобы при­вести их к покорности и заставить работать на себя. Сражение было коротким — испанцы одержали победу, но это была поистине пиррова победа. Покинув горящее селение, индейцы бежали в горы. Все, что представляло малейшую ценность, они унесли с собой. Дым пожарищ, голод заставили ис­панцев вернуться в убогую Санта-Марту ни с чем.

И тогда родился план искать верховья реки Магдалены, теряв­шейся на далеком, неизвестном юге, — эти истоки должны были, по предположениям конкистадо­ров, привести их прямо к сказоч­ным богатствам инков.

Возглавлять  эту  экспедицию был назначен судья Гонсало Хименес де Кесада.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, В КОТО­РОМ КЕСАДА

ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЭЛЬДОРАДО

5 апреля 1536 года армия Кесады была готова к походу. Как уверяют очевидцы, в ней было бо­лее 600 пеших испанских солдат, разбитых на восемь отрядов. Кто с аркебузами и арбалетами, кто с пиками и копьями, а кто с бое­выми топорами и щитами. В отряде конников — они составляли гордость Кесады — насчитывалось 70 человек, и каждый из них вел за собой по нескольку сменных лошадей. Войско замыкал обоз: длинная вереница индейцев. Им предстояло перенести сотни меш­ков запасного груза.

Экспедиция двинулась на восток от Санта-Марты по берегу Кариб­ского моря. Пустынное каменистое побережье стало первым испыта­нием для солдат Кесады. Раска­ленный воздух, потрескавшаяся от зноя земля, ни капли воды на многие километры вокруг. И бесчисленные засады индейских вои­нов, неожиданно появляющихся и бесследно исчезающих.

Обогнув горный массив Сьерры-Невады, 26 июля 1536 года испанцы вышли, наконец, на правый бе­рег Магдалены. После двухмесяч­ной стоянки они двинулись вверх по течению. И снова начался ад, имя которому — тропическая сельва. Болота и топи, порожистые реки и овраги, проливные дожди тропической  зимы;  совершенно безлюдные места. Нельзя было ни разжечь костра, ни согреться, ни просушить промокшую одежду — москиты и муравьи тут же по­крывали тело сплошной пеленой.

Если раньше людей угнетала жара и нехватка питья, то теперь воды было слишком много. Она пропитывала, казалось, все — землю под ногами и небо над голо­вой. Появились первые больные — они бредили, их сотрясала дрожь. Это была тропическая малярия. Бороться с ней было нечем...

Узкую просеку, которую мачетерос вырубали за неделю, отряд проходил за день. Но, пожалуй, самым страшным бедствием был голод. Участник экспедиции Хуан Мальдонадо впоследствии писал:

«...ели лошадей, которых вели с собой, и другие необычные и невиданные вещи — ядовитые корни и травы, ящериц, змей, летучих мышей, лягушек, не считая про­чих подобных тварей».

Все чаще и чаще кто-нибудь из солдат просил у капеллана Лескано отпущения грехов и скрывал­ся в чаще умирать в одиночку. Тех, кто падал замертво на тропе, уже не хоронили. Труп прикрывали листьями и уходили прочь.

Но вот настал день, когда до­зорный увидел в лучах заходя­щего солнца город, расположен­ный на высоком отвесном берегу.

Более 30 типично индейских до­мов, высоко вознесенных на красноватом утесе, — вот, собственно, и весь город. Но какое это имело значение?! Одолев крутой подъ­ем, испанцы осторожно ступили на улицы — селение оказалось по­кинутым: жители его, заметив приближающийся отряд, скрылись в окрестной чаще.

Сначала испанцы назвали мес­течко «Селением четырех протоков», а потом Тора.

До декабря 1536 года испанцы пробыли в Торе. За первые недели отдыха они немного отъелись, но вскоре снова наступили голодные дни.

Именно тогда Кесада проклял коварную Магдалену. Теперь ему было ясно — искать истоки Вели­кой реки все равно, что искать встречи со смертью. Надо было решительно менять маршрут.

Бог с ними, с этими инками. Найти хотя бы мало-мальски пригодную для христиан землю, ко­торая не дышала бы ядом терпких испарений и не истребляла бы всякое желание двигаться и вообще существовать.

Однако куда идти? По каким следам?

...Поднимаясь по реке, Кесада заметил, что морская зернистая соль — а она часто попадалась у индейцев низовья — по мере продвижения на юг встречается все реже и реже, и стоит она все дороже, и лакомятся ею исключи­тельно индейские вожди и их приближенные. Простые же индейцы обходятся солоноватыми пальмо­выми листьями, растертыми в по­рошок.

Но вот вскоре появилась какая-то новая соль — плотная каменистая масса, ярко отливающая на солнце. И форма у нее занят­ная — ни дать ни взять головки сахара, что продаются на каждом испанском рынке!

«Чем выше по реке, чем даль­ше от низовьев удаляется моя экспедиция, — размышлял Кеса­да, — тем, очевидно, ближе становимся мы к источнику этой новой соли». Догадку подтвердили и пленные индейцы: соль эта при­ходит к ним издалека; ее добы­вают те, кто живет высоко в го­рах. При этом рассказчик махал рукой в сторону вершин горного массива, которые величественно поднимались вдали по правому бе­регу Магдалены. И добавлял, что страна эта богата золотом. А что, если действительно спасение участников похода там, в горах?

И Кесада отдал приказ высту­пать.

С превеликим трудом преодо­левал отряд почти отвесные предгорья Кордильер. 2600 метров над уровнем моря. Особенно трудно было переправлять лошадей. Бы­ло съедено все, что сделано из кожи, — седла, нагрудники, попо­ны. Лишь лошадей не трогали под страхом смерти. Дневная пор­ция солдата составляла 40 зерен маиса.

В конце января 1537 года ис­панцы вышли на обширное плоскогорье возле теперешнего горо­да Велеса. Открывшаяся панора­ма удивила, восхитила и приобод­рила их.

Полторы сотни солдат, изнурен­ных, оборванных, «подлинных скелетов», — как утверждает оче­видец событий, впоследствии хронист похода Хуан Кастельянос, — увидели перед собой просторные цветущие долины, многочисленные селения, курящиеся дымки очагов, стрелки дорог. «Благословенная безоблачная земля, земля, поло­жившая конец нашим страдани­ям» — так назвал ее Хуан Ка­стельянос. Даже всегда сдержан­ный и хладнокровный Кесада воскликнул: «Так вот она — стра­на соли!»

В первом же селении, раскинув­шемся на склонах гор, конкистадоры награбили 1173 песо высоко­пробного золота. Одним словом, здесь было что грабить. Но Кеса­да понимал, что овладеть столь плотно населенной землей, имея горстку измученных, обессиленных солдат, будет делом нелегким.

И тогда он собрал своих людей, чтобы преподать им основы «науки завоевания». Бывший судья был красноречив, как никогда.

«Сеньоры! Мы с вами находим­ся в благодатной и густозаселенной стране. Пусть же никто из нас не совершит насилия над местными жителями. Доверимся богу, и рука наша будет легка и искусна. Таким путем мы завоюем любовь всех, с кем нам придется встретиться... — Кесада помолчал, дабы слушатели как следует прочувствовали его слова. Теперь он скажет самое главное: — Друзья, помните, перед нами такие же люди, как и вы, только, может быть, не такие развитые. А каж­дый человек хочет, чтобы с ним обращались уважительно. Этого же желают и местные индейцы. Не будем же просить у них того, чего им не захочется нам отда­вать. В награду за это мы полу­чим все, что пожелаем. Не забы­вайте, что земля, на которой мы стоим, принадлежит индейцам по естественному и божественному праву. Они оказывают нам любезность, принимая нас, и ничего нам не должны!»

Поистине удивительную и неве­роятную речь произнес Кесада!

Эти благородные и возвышенные слова были сказаны в век, когда третировать индейцев, как живот­ных, и обращать их в рабство считалось делом чести и хорошим то­ном одновременно. Но недаром Кесада славился как тонкий пси­холог и дипломат. Ведь возлюбил он ближнего своего, то бишь индейца, не бескорыстно. Его «воз­вышенную,   неземную»  любовь индейцы должны были оплатить, увы, весьма тривиальными и зем­ными знаками благодарности — золотом, драгоценными камнями! Впрочем, не будем забегать впе­ред.

11 марта отряд пересек реку Суарес   (по-местному — Сарави) и вышел в долину реки Моникира. Здесь, в селении Гуачета, испан­цев ждал сюрприз: им удалось заполучить первые великолепно отшлифованные изумруды.

Конкистадоры шли прямо на юг. Каждый день встречались все новые индейские селения. Непри­вычно звучали их названия: Ленгаусаке, Кукунаба, Чипата. В се­лении по имени Суэска навстречу испанцам вышла процессия с да­рами. Возглавлял ее могучего сложения воин. Тело его было разри­совано яркими красками, с плеч свисал белоснежный плащ. Длин­ный конец его, в красно-черных полосах, волочился далеко по зем­ле. На груди красовалась огромная золотая пластина. Но вот ли­ца правителя Суэски испанцам разглядеть не удалось: причудли­вой формы золотая подвеска, при­крепленная к носовой перегородке, закрывала щеки, рот, подбородок, видны были только глаза, суро­вые, настороженные. Индеец заго­ворил. От слов его подвеска заколыхалась, придавая голосу го­ворившего некий нечеловеческий металлический оттенок. Изумлен­ные испанцы скорее догадались, чем поняли из слов, что их просят быть почетными гостями.

Первым вопросом был, конечно, вечный: а как зовут эту страну и людей, в ней живущих? К свое­му удивлению, Кесада услышал, что какого-либо единого имени для всей этой земли не суще­ствует, на ней живет много наро­дов, и каждый зовет себя по име­ни касика, который им правит. А вообще-то жители этой земли называют себя муиски. То есть люди.

Узнали испанцы и еще одну важную новость. Всей страной на юге правит грозный сипа Тискесуса. Что такое сипа? Самый могущественный  повелитель, вождь вождей, его головной убор укра­шает голова самого сильного зве­ря — пумы, или, как называют ее испанцы, горного льва. И он, Кесада, стоит на пороге его владений.

Вскоре испанский отряд увидел перед собой небольшую, но защищенную мощным деревянным па­лисадом крепость. Возле ворот с ярко-красными столбами-мачта­ми застыло в  неподвижности индейское войско. Неожиданно от него отделился человек огромного роста, с внушительной боевой ду­бинкой в руках. На его голове, груди и руках сверкали золотые украшения. Приблизившись к ис­панскому строю, он принял угро­жающую позу. Не оставалось никакого сомнения — он вызывал на поединок, не подозревая при этом, как неравны были условия этого боя.

С испанской стороны вперед вы­рвался отчаянный кавалерист Ласаро Фонте. Бой продолжался считанные минуты. Отбросив копье в сторону, Ласаро пришпо­рил коня и на бешеном аллюре помчался к отважному индейцу.

Поравнявшись с ним, он схватил его за длинные волосы, заставив бежать рядом с конем, и таким образом приволок к своим.

Побросав  оружие,  индейские воины бежали. Путь в крепость был свободен.

Кесада глядел с ее стен на открывшуюся перед ним долину — на зеленеющие поля, взбегавшие террасами под самое небо, плотно прижатые друг к другу дома в селениях. Святой Яго, да это замки! Настоящие замки — алькасерес, как в Испании, только сте­ны их возведены не из камня, а из мощных бревен. Ощетинив­шись частоколом стен, они венча­ли тут и там холмы и скалистые вершины. Поистине перед испан­цами была «Долина Замков»!

После нескольких кровопролит­ных стычек, когда судьба отряда Кесады висела на волоске, испан­цы все же разгромили отряды Тискесусы.

21 апреля они вступили в его столицу — город Боготу. Как уверяют хронисты, в ней было около 20 тысяч домов. Но все они оказались пустыми, безлюдно было и во дворце самого сипы. Через ме­сяц — 20 мая 1537 года — Кесада покинул Боготу, взяв направление на север.

Однажды в палатку Кесады во­рвались возбужденные капитаны и буквально вытащили его нару­жу. Перед входом в окружении любопытной толпы стояли два разряженных индейца. Каждый из них держал в руке... по золотой короне. Красоте и изяществу этих корон мог бы позавидовать сам испанский король. Индейцы бросились в ноги к Кесаде и, не под­нимая глаз, что-то быстро загово­рили. Подоспевший переводчик объяснил: «О, великий господин! Перед тобой в пыли кеме — посланники великого Гуатавиты, правителя долины и народа того же имени. Ты видишь эти короны? Это знак того, что кеме действуют по приказанию и от имени своего правителя».

«А что им нужно?» — нетерпе­ливо прервал индейцев Кесада. «Они говорят, что великий Гуатавита идет тебе навстречу, чтобы лично приветствовать посланца ве­ликих богов». И не успел Кесада проговорить что-либо приличе­ствующее такому торжественному случаю, как из-за поворота холма появилась многолюдная процессия. Ее возглавляли четверо индейцев. Держа у рта какие-то непонятные предметы, они извлекали из них могучие трубные звуки. За ними шла группа воинов в коротких пурпурных плащах-накидках. Одни очищали дорогу от камней и му­сора, другие засыпали ее цвету­щими ветками. Затем появилась разряженная, переливающаяся всеми красками толпа придворных. Над ними, словно плывя по воз­духу, парила фигура человека в сверкающих золотом носилках. Гордый вид и царственная поза — все говорило о том, что это и есть сам Гуатавита.

«...Приблизившись к испанцам, вся свита распростерлась, на зем­ле. Не покидая носилок, Гуатави­та заговорил. Он не испытывал страха перед пришельцами. «Меня зовут Гуаска Тикисоке. Великие владыки неба боги Суа и Чиа, покровитель и отец моего народа Бочика, великая и всемогущая женщина-змея Фуратена, обитаю­щая в водах священного озера Гуатавита, благодарят тебя за то, что ты спас мой народ от гнета грозного Тискесусы. Твоими без­рогими оленями и молниями, извергающимися из чудесных па­лок, совершена  святая месть. Дядя Тискесусы много лет назад вырезал весь мой род вместе с женщинами и детьми, чтобы стать единым властителем всех гор и народов. Но я. Парящий Орел, возлюбленный богами, был спасен ими и продолжил наш род. От­ныне я и мой народ — друзья бледнолицых пришельцев, послан­цев могучих Солнца и Луны. В трех переходах отсюда лежит прекрасная долина, где находится мой дом. Я жду тебя и твоих воинов, чтобы воздать должное за радость, которую вы принесли на­шим сердцам». Закончив, он сделал знак рукой — свита поднялась и, окружив повелителя, тронулась в обратный путь...»

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, В КОТО­РОМ КЕСАДА ВИДИТ ОЗЕРО,

КУДА БРОСАЮТ ИЗУМРУДЫ

Капитаны, приближенные Кеса­ды, умоляли его поторопиться с визитом к Тикисоке-Гуатавите. Оказывается, Гуатавита не усту­пал по своей знатности самому сипе Тискесусе и, наверное, был так же богат. К тому же в его владениях расположено озеро, ко­торое  является  святыней для муисков.

Испанцы прибыли в гости к вождю в дни, когда гуатавитяне готовились к «празднику благода­рения», который выпадал на ко­нец июня.

С почетом принятых в «ка» — дворце правителя — гостей вско­ре пригласили проследовать на берег озера. Они двинулись по до­роге, выложенной смесью глины, соломы и мелкого камня. Испан­цев немало поразило искусство, с которым была проложена эта до­рога: пересекая холмы и овраги, она не отклонялась ни на один шаг в сторону.

...Озеро появилось неожиданно. Огромных размеров голубое зеркало застыло далеко внизу в обрамлении густо поросших ле­сом склонов. Со всех сторон к нему сбегались большие и малые дороги.

Берега озера и окрестные хол­мы были усеяны толпами празднично одетых индейцев. По зна­ку, данному Гуатавитой, группа молодых девушек, украшенных высокими головными уборами из перьев, бросилась бежать вокруг озера. Двигались они легко и стремительно. «По силам ли этим юным созданиям такой большой путь?» — осторожно поинтересовал­ся у Гуатавиты Кесада. «О, конечно! Этому искусству они об­учаются с детства, — последовал ответ. — Для наших богов нет зрелища более приятного, чем наблюдать за тем, как лучшие из лучших равняются в скорости ор­лу и оленю». Вот наконец одна из девушек сумела вырваться впе­ред и первой подбежала к подно­жию холма, на котором сидел Гуатавита в окружении свиты и испанцев. Гром ликования встре­тил победительницу. Сам Гуата­вита поднял ее, распростершуюся по обычаю у его ног, и накрыл плечи девушки великолепным плащом.

Меж тем на озере, которое бы­ло до сих пор пустынно, появи­лись два легких плота. Начав свой путь с противоположных кон­цов водоема, они направились к центру, где вскоре и встретились. Испанцы с удивлением заметили, что следом за плотами тянутся толстые канаты. Соединив канаты в центре озера, индейцы разъехались.

В следующее мгновение Гуата­вита поднялся со своего места и, взяв за руку победительницу, спустился с нею к берегу. Там уже стояла, покачиваясь, новая, роскошно украшенная бальса. Да­лее произошло нечто такое, что заставило испанцев, следивших с нарастающим интересом за всеми этими приготовлениями, застыть от изумления. Гуатавита и де­вушка встали на середину плота. Сейчас же к их ногам посыпа­лись золотые украшения, брасле­ты, нагрудные пластины. Появил­ся золотой поднос. В нем что-то искрилось и переливалось. «Кля­нусь Иисусом, это изумруды!» — прошептал кто-то из испанцев.

Плот оторвался от берега и по­плыл на середину озера. Насту­пила полная тишина. Сотни индей­цев, расположившихся вокруг озе­ра, разом повернулись к нему спиной и пали на землю. Гуата­вита, воздев руки к небу, что-то говорил. Кончив, он нагнулся и взял поднос с изумрудами. Не в силах сдержать свое возбужде­ние, испанцы вскочили на ноги — негодующий вопль взорвал царив­шее вокруг молчание. Медленно кружась, Гуатавита бросал в во­ду камни и украшения. Вот он сорвал с головы свою корону в виде огромного полумесяца и швырнул ее в озеро. Окружив Кесаду, испанцы потребовали, чтобы он немедленно остановил эту це­ремонию. Кесада с трудом успо­коил разбушевавшихся  солдат, указав на молчаливых, но отнюдь не равнодушных к своей святыне индейцев.

Как только Гуатавита и девуш­ка вернулись на берег, толпы на берегу вновь ожили. Откуда-то взялись огромные кувшины с «сапкуа», хмельным напитком, на­стоянным на кукурузных зернах. Послышались, звуки немного грустных, но приятных песен. Началось всеобщее торжество. Кесада и приближенные к нему капитаны подошли к Гуатавите.

«...Зачем ты бросил в озеро столько сокровищ?» — поинтересовался у него испанец. «Чтобы по­благодарить богов за великую ми­лость — они указали нам самую легкую девушку и потому самую святую. Теперь она будет служить в храме самому солнцу», — отве­тил Гуатавита. «А правда ли, как говорили, нам индейцы из других долин, что ты имеешь обыкновение смазывать себя золотой пыль­цой и смывать ее в озере?» — «Это бывает однажды в жизни каждого правителя из рода Орла.

... Раз в четыре-пять лет у нас весной наступал великий день, и назывался он «суна кухума», что значит «великая дорога», ибо в этот день начиналось паломни­чество к пяти священным озе­рам — Гуатавита, Гуаска, Сиеа, Теусака и Эбаке, в котором при­нимали участие все далекие и близкие племена. И был этот день действительно великим, так как он объединял всех муисков в единую семью, все забывали о ста­рых распрях и кровных обидах.

В непрерывных праздниках про­ходили девятнадцать дней «великой дороги». День двадцатый — больших плотах выплывали жре­цы, посланные от каждого наро­да, и бросали на дно многочисленные и богатые жертвы., моля богиню об исполнении желаний. Некоторые потом рассказывали, что слышали, как стучали ворота подводного дворца. Это выходила из них прекрасная Фуратена, чтобы полюбоваться на сокровища, которые ей посылали люди.

И так велика была доброта и щедрость женщины в облике змеи, что все наши просьбы она выпол­няла. И год от года земля ее сыновей и дочерей становилась бо­гаче и обильней, и росла ее слава среди близких и далеких соседей.

Но лучшая из лучших, желан­ная из желанных жертв для красавицы Фуратены была золотая кожа, которую сбрасывал с себя каждый молодой наследник из нашего рода в день, когда становился вождем гуатавитян. И было это так.

Сначала тело юноши натирали липкой душистой смолой. Затем великие жрецы брали тростнико­вые трубочки и выдували через них тоненькие струйки измельчен­ного золота. Постепенно плечи и руки, спина и грудь избранника покрывались золотистой пленкой, которая под лучами солнца осле­пительно блестела. Четыре знат­ных воина осторожно, словно зо­лотое изваяние, поднимали моло­дого правителя и переносили на середину плота. К ногам его скла­дывали груду золотых украшений и изумрудов. Плот медленно на­правлялся к центру озера.

Совершив тайную молитву и испросив покровительства у почтенной матери озера, податель­ницы здоровья и изобилия, наследник опускал в священные во­ды обильные жертвоприношения. Особым составом из мыльных трав он натирал себя и бросался в волны.

Эта золотая пелена была пото­му так дорога вечно юной Фуратене, что становилась для нее залогом любви молодого избран­ника. Смыв золотой песок с его тела, она возвращала его народу таким, каким создала его приро­да, чтобы правил он людьми от ее имени и с ее согласия. Вот по­чему правителей нашего рода зва­ли позолоченными».