ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

 ДЖОТТО-ФЛОРЕНТИЕЦ

 В 2012 году исполнилось 745 лет со дня рождения великого итальянского живописца Джотто ди Бондоне (1267–1337). Имя его известно, главным образом, художникам и историкам. Жизнь Джотто кажется легендой, так мало о нем биографических сведений. Немного сохранилось и его произведений: писал Джотто фрески — картины водяными красками по сырой штукатурке стены, и время не пощадило их. Но то, что осталось, а также свидетельства современников, учеников, говорят о том, что это был гениальный мастер, положивший начало новому искусству.

В городе Падуе есть небольшая капелла, где сохранились подлинные фрески Джотто. Начиная с XIV века и до наших дней, тысячи изумленных посетителей проходят через эту скромную капеллу. Что же заставляет людей уже несколько веков восхищаться Джотто?

Хотя Джотто писал на сюжеты библейских сказаний, на падуанских картинах изображены его современники-сограждане, все «небесные чудеса» происходят по вполне земной обстановке средневекового города. Если перейти на язык нашего времени, то в Падуанской капелле как бы развертывается огромный немой фильм, повествующий о жизни простого человека, о том, как он любит и ненавидит, радуется и страдает...

Картины Джотто потрясают так же, как и страницы «Божественной комедии» величайшего поэта Италии Данте, современника и друга Джотто.

Рассказать в коротком очерке о жизни гениального художника, о всех его прекрасных произведениях — задача невыполнимая. Но, вероятно, можно попытаться показать, как маленький пастух их Веспиньяно стал «отцом итальянской живописи», о котором благодарные потомки сказали: «Больше — никто не писал, лучше — никто не умел».

ПАСТУШОК ИЗ ВЕСПИНЬЯНО

 По каменистой дороге, соединяющей Флоренцию с городком Веспиньяно, шел мужчина в плаще с капюшоном. Кругом было тихо и безлюдно. «К вечеру, пожалуй, доберусь до Флоренции», — подумал прохожий и вдруг остановился. Из-за кустов послышался звонкий мальчишеский голос:

— Стой прямо, Джина! Если ты будешь вертеться, как мельница, я не смогу нарисовать тебя. А ты, Боно, не лежи без дела, последи за ней!

«Что там делается?» — удивился прохожий и раздвинул кусты. Смуглый мальчик лет десяти стоял перед скалой и на гладкой ее поверхности камнем рисовал овцу. Рядом сидел большой пес. Высунув розовый язык, он строго таращил глаза на Джину. На лужайке паслись овцы.

— Кто научил тебя рисовать? — воскликнул прохожий.

Собака вскочила и залаяла. Мальчик быстро обернулся.

— Никто не учил меня. Я сам.

Прохожий спросил, как зовут его и кто его отец.

— Мое имя — Джотто. А отца зовут Франческо ди Бондоне, мы живем в деревне Калле, — и мальчик кивнул головой в сторону деревни, раскинувшейся неподалеку.

— Проводи меня к твоему отцу, — попросил прохожий. — Я устал и хочу отдохнуть.

Пастушок оставил под присмотром Боно свое стадо и повел мужчину в деревню.

Они подходили к дому Бондоне. На пороге стояла красивая статная женщина — мать Джотто. Прохожий сказал ей:

— Мне бы хотелось поговорить с вашим мужем, сеньора, насчет Джотто. Меня зовут Джованни Чимабуэ. Я — живописец из Флоренции.

Мальчик раскрыл от изумления рот. Знаменитый живописец из Флоренции!

Чимабуэ заночевал у Бондоне. Наутро он ушел, но не один. Его сопровождал Джотто, который отныне стал его учеником.

...С высоты холма Джотто впервые увидел Флоренцию. Казалось, что город ощетинился целым лесом плосковерхих башен из мрачного серо-коричневого камня. За крепостной стеной извивался запутанный лабиринт узких кривых улиц. Площади были стиснуты домами. Почти на всех домах, даже на церквах, башни были прорезаны бойницами. Над Флоренцией плыл вечерний звон ее восьмидесяти колоколов...

Они вышли через ворота Сан-Пьетро на Виа дель Кокомеро, где были дом и мастерская Чимабуэ. На вопрос Джотто, есть ли у него жена и дети, живописец ответил:

— У меня было пять сыновей, а теперь будет шесть, причем шестого зовут Джотто. Что же касается жены, мой мальчик, то сеньора Живопись настолько строга и ревнива, что не терпит в доме никаких женщин, кроме нашей старой служанки Филумены.

Так Джотто узнал что мессер Чимабуэ одинок и предан только своему искусству.

В МАСТЕРСКОЙ ЧИМАБУЭ

 Мастерская помещалась в большом зале, который напоминал Джотто трапезную Веспиньянского монастыря. Только вместо длинных столов здесь стояли верстаки, две наковальни, высокие и низкие скамейки. Стены были увешаны рисунками и моделями. На полках стояли банки с красками, лежали кисти и инструменты.

Джотто быстро сошелся со своими товарищами по мастерской, особенно с Гаддо, который был всего на два года старше его.

— Теперь мы будем готовить доски для рисунков, — сказал Гаддо новичку. — Так велел мессер.

Они пошли почему-то в кухню. Гаддо нырнул под низкий стол. Джотто в недоумении сел на скамейку.

— Ну, чего ты расселся, как барон? — раздался недовольный голос. — Посмотри, не погас ли огонь в очаге?

Гаддо вытолкал из-под стола кучу обглоданных костей.

— У нас была вчера на ужин курятина, — сказал он, бросая кости в очаг. — Хорошо, что Филумена не успела их выкинуть. Она вечно это делает, хотя мессер и ругает ее.

— А что мы будем делать из костей? — спросил Джотто.

Гаддо важно начал, явно подражая учителю:

— Для того, чтобы постичь искусство живописи, надо знать множество вещей. Надо уметь растирать и размывать краски, проклеивать и натягивать холст, грунтовать его гипсом и мелом. А для работы на стене, то есть для фресок....

— А зачем же кости? — напомнил Джотто

— Клянусь Геркулесом, не перебивай! — рассердился Гаддо. — Итак, как сказано, мы начинаем с рисунка. Тебе надо знать начальные правила рисования. Возьмем доску из букса, вымоем ее водой. Когда она высохнет, надо ее грунтовать жженой костью. Мы размельчим в порфировой ступке эти кости, когда они побелеют, а сейчас смотри, — Гаддо достал с полки кулек бумаги, — я беру немного костяного порошка, не более чем полбоба, смешиваю его со слюной, — тут он смачно плюнул на доску, — размазываю его большим пальцем по доске, пока не высохнет. При этом помни: доску надо держать в левой руке, а пальцами правой постукивать по доске, пока не увидишь, что она равномерно высохла...

Кости в очаге побелели, мальчики достали их лопаткой, растолкли в ступке и принялись готовить доски для рисунков. И это был первый урок десятилетнего Джотто в мастерской Чимабуэ.

Через три месяца Чимабуэ получил заказ от городской синьории на роспись фресками больницы в предместье Флоренции. Джотто впервые принимал участие в такой работе.

— Фрески! — не раз говорил учитель, — самая прекрасная, самая приятная для живописца работа, но и самая нелегкая...

Джотто убедился в этом! Сколько они — младшие ученики — перетаскали извести и крупного песку! Как тщательно и долго его просеивали! Мастера составляли раствор — на одну часть извести две части песка. Мальчики приносили чистую воду из колодца и старательно размешивали раствор. Он должен был постоять несколько дней, чтобы из него вышло тепло.

К месту работы известь, инструменты, краски и прочее перевозили на тележке. Ученики долго мыли и обметали стену. А мастерá лопатка за лопаткой наносили ровным слоем штукатурку на ту часть стены, на которой сегодня должны были работать. Джотто уже знал, что писать фрески надо на свежей и сырой стене. Джотто мечтал, что мессер разрешит и ему покрасить хоть какой-нибудь кусок стены. И вдруг Чимабуэ сказал:

— Пусть мальчики принесут лестницу и начнут красить небо. Надо закончить фасад, пока солнце высоко. Гаддо и Джотто забрались на помост и стали расписывать небо. Им дали большие щетинные кисти и синюю краску. А потом тонкой беличьей кисточкой они золотом делали звезды.

— Вот, Джотто, ты и познакомился с фреской, — сказал Чимабуэ, когда мастера и ученики, перемазанные краской и известью, поздно вечером вернулись домой.

ГАРМОНИЯ

 Джотто имел склонность к музыке, подбирал на лютне мотив любой канцоны, да так хорошо, что можно было заслушаться.

— Где ты научился играть? — спросил его один из старших мастеров.

Джотто ответил, что еще в монастырской школе его выучили играть на всех инструментах — на виоле, на рожке, на лютне, даже на трубе!

— Тебе надо бы учиться музыке, а не живописи, — заявил мастер.

Чимабуэ, слышавший этот разговор, вмешался:

— Ты неправ, Филиппо.

— Почему, мессер?

— Потому что Музыка и Живопись — родные сестры, а мать их зовут Гармонией. И то, что Джотто имеет дарование к музыке, поможет ему стать хорошим живописцем.

Джотто понравилось звучное слово «Гармония». Что это? Но спросить учителя он тогда не решился.

Чимабуэ любил в свободное время бродить по городу. Он часто брал с собой Джотто. Новый ученик пришелся по сердцу учителю своим веселым нравом, острым язычком, но более всего — усердием в живописи.

Чимабуэ был влюблен в родной город.

— Недаром древние римляне, построив наш город, назвали его Florenza — Цветущая! — говорил он. — На гербе Флоренции цветок — ирис с тосканских холмов.

Во время одной из прогулок, когда Чимабуэ и Джотто забирались по крутым ступеням между рядами темных кипарисов к храму Сан-Миниато, Джотто неожиданно спросил:

— Мессер, а что такое гармония?

Чимабуэ смотрел на ученика и думал: «Сам бог направил мои шаги по дороге в Веспиньяно в тот вечер! Когда природа хочет одарить, она одаривает щедро, и маленький пастушок — пример тому...»

— Я рад, что ты спросил меня об этом именно здесь. Но я хочу, чтобы ты сам понял.

Старый храм, построенный двести лет назад, стоял на вершине горы. Небольшой, скромный, он чем-то неизъяснимым привлекал взоры. Может быть, потому, что фасад его был украшен зеленым мрамором по белому фону? Или дело было в стройных формах здания, которое как бы венчало гору? Или вид Флоренции был так необычайно прекрасен с горы? Джотто не знал, но был захвачен этим зрелищем.

— Вот это все и есть гармония — созвучие, соразмерность, — тихо сказал Чимабуэ. — И я ощущаю то же: все люди с восприимчивой к красоте душой всегда чувствуют гармонию. Она — во всем: в простых и строгих линиях храма, в красках вечернего неба, в раскинувшейся перед нами Флоренции. Потом ты узнаешь, что гармония подчиняется законам и правилам.

И с того дня мир раскрывался для Джотто каждый раз по-новому. Во всем окружающем он умел теперь находить гармонию. Он уже не замечал запутанного лабиринта кривых улиц, тесных площадей. Он видел благородные линии зданий — то суровые и строгие, то нарядные и легкие. В пестрой шумной толпе глаз юного живописца вдруг выхватывал интересное лицо, особую осанку фигуры, изящно падающие складки плаща. Оказывается, Флоренция была не только серо-коричневой! Белый каррарский мрамор, красноватый сиенский, темно-зеленый, почти черный мрамор из Прато создавали удивительные красочные сочетания. А в один из весенних вечеров Джотто увидел, что сумерки во Флоренции лиловые, как ирисы с родных холмов.

* * *

Однажды Чимабуэ сказал Джотто:

— Я обещал твоему отцу, что ты будешь учиться не только живописи, а продолжишь свое образование.

— Но я уже ходил три года в монастырскую школу, — пробурчал Джотто, которому не очень-то хотелось снова сесть за зубрежку.

— Ты думаешь, этого достаточно для просвещенного человека? — строго заметил Чимабуэ. — Ты должен изучить арифметику, геометрию и астрономию с физикой. Эти науки необходимы для живописца.

Джотто тяжело вздохнул, но спорить было бесполезно.

ВСТРЕЧА В БЫВШЕМ ХРАМЕ МАРСА

 Прошло несколько лет. Джотто постиг науки, о которых говорил Чимабуэ. Его обучение живописи подвигалось настолько успешно, что Джотто втайне мечтал скоро называться не учеником, а подмастерьем: ведь ему уже 17 лет, и он давно сменил короткую мальчишескую рубаху на тунику и плащ юноши.

Как-то раз Чимабуэ и Джотто зашли в баптистерий — крещальню Сан-Джованни. В баптистерии крестили маленьких флорентинцев: в большой купели — в страстную субботу, а в небольших низких купелях, расположенных вокруг главной, — в остальные дни.

Месса уже кончилась, к Чимабуэ подошел его знакомый — красивый девятнадцатилетний поэт Данте Алигьери. Вдруг раздался плеск воды и громкий крик. Игравший на полу ребенок упал в одну из маленьких купелей и застрял в ней.

Данте попытался вытащить мальчика за ноги, но купель была настолько узкой, что туловище его не проходило. Тогда, не долго думая, Данте бросился к сторожу, взял топор, разрубил купель и вытащил перепуганного мальчугана. Мать его, заболтавшаяся с подругой, со слезами благодарила Данте. А клирики накинулись на него с упреками: разбив купель, он оскорбил святыню!

— Глупцы! — вскричал разгоряченный Данте. — Что ж, по-вашему, богу была угодна гибель ребенка?

Они вышли из баптистерия. Джотто лукаво сказал:

— Уж если кто и мог оскорбиться, так это римский бог Марс! Ведь храм когда-то строили в его честь!

Чимабуэ и Данте рассмеялись, а потом живописец сказал:

— Это мой ученик Джотто ди Бондоне. Скоро он будет слушать лекции мессера Брунетто; окажите ему покровительство, любезный Данте.

Джотто с удивлением посмотрел на учителя: какие еще лекции? А когда они остались одни, Чимабуэ пояснил:

— Ты будешь теперь посещать лекции прославленного мессера Брунетто Латини. Он необыкновенно учен и передает свои знания всем благородным юношам Флоренции, ибо у нас нет университета, как в Болонье или Падуе.

И Чимабуэ отвел Джотто к мессеру Брунетто. На его лекциях Джотто увидел весь цвет молодой Флоренции: блестящего кавалера поэта Гвидо Кавальканти, Данте Алигьери, Дино Кампаньи и многих других.

ПОЕЗДКА В АССИЗИ

 Чимабуэ получил большой заказ на роспись церкви Сан-Франческо в Ассизи — родине этого святого.

Джотто с рвением принялся за работу. Его увлекло то, что монах Франческо родился и жил в Ассизи, ходил по тем же улицам, по каким ходит сейчас Джотто, любовался теми же скалами и рощами.

Из Рима в Ассизи был приглашен знаменитый живописец-мозаичист Пьетро Каваллини, так же, как и Чимабуэ, ученик прославленного Никколо Пизано. Каваллини, моложавый, энергичный римлянин, сразу приметил Джотто. Он увидел, что у флорентинца верная и твердая рука. Он уже не идет слепо по следам учителя, а ищет что-то свое. Каваллини надумал после окончания работ в Ассизи взять Джотто с собой в Рим. Он был человеком действия и, не откладывая, сказал:

— Ты даже не представляешь, Джотто, что творится  сейчас в Риме. Новый папа Бонифаций, клянусь Геркулесом, старый грешник, но грешник высокого полета. Учен, красноречив, красив собой, несмотря на то, что ему уже семьдесят шесть лет. Бонифаций честолюбив, как дьявол, он хочет блеском папского двора затмить все королевские дворы. Он объявил в своей булле 1300 год — год нового века — юбилейным и решил украсить Рим. Нам, живописцам, предстоит много дела. Мне нужны такие руки, как твои. Поедешь в Рим?

— Но, Пьетро, как я могу бросить учителя? — смущенно возразил Джотто.

— Я сам поговорю с ним.

Чимабуэ решил отпустить своего ученика в Рим. Ему было грустно расставаться с Джотто, он любил его как сына. Но поездка в Рим, работа в мастерской Каваллини будут хорошей школой для юноши. И Джотто покинул Ассизи вместе с римскими живописцами.

КОЛОННА ТРАЯНА

 По дороге в Рим Джотто без устали слушал рассказы Каваллини. Рим — Вечный город — вставал перед глазами. Джотто представлял древний Рим таким, каков он был сотни лет назад... Тысячи беломраморных дворцов и храмов с прекрасными скульптурами и мозаиками, библиотеки и театры, цирк Колизей, в котором могло поместиться население нескольких городов — в нем было триста тысяч мест!

Новые товарищи — римляне — охлаждали пылкие ожидания Джотто:

— Ты будешь сильно разочарован, увидев труп гиганта — опустошенный и разрушенный Рим, заросшие травой развалины...

Рим, по сравнению с шумно-деловитой Флоренцией, оказался странным городом. Он даже не походил на город: скорее, он был огромным полем, обнесенным древней, полуразвалившейся, поросшей мхом стеной. Пустыри и болота, огороды и виноградники, узкие грязные улочки... Из куч щебня и мусора белели развалины храмов, торчали остатки колоннад, обвитые плющом и крапивой.

Но Джотто с раннего утра до позднего вечера, беспрестанно спотыкаясь об обломки мрамора и кирпича, путаясь в бурьяне, бродил по Риму. Он упивался зрелищем, которому не было равного в мире. Когда он впервые увидел колонну Траяна, он замер перед ней. На форуме возвышалась колонна из белого паросского мрамора высотой около ста локтей (локоть — старинная мера длины, равная 0,5 метра). Архитектор Аполлодор из Дамаска более чем тысячу лет назад воздвигнул эту колонну — грандиозный трофей, прославляющий победы императора Траяна.

Снизу доверху колонна обвита лентой рельефа: она поднимается в виде спирали в 22 витках. На рельефе в 154 сценах показан ход двух величайших войн Траяна с даками. В этих сценах участвуют 2500 фигур!

Глаза у Джотто были зоркие, но он так жалел, что нельзя забраться повыше, чтобы рассмотреть весь рельеф! Джотто поражался тому, как Аполлодор изобразил события: одно сменяет другое, все воины полны движения, лица их жизненны и выразительны. Величественная фигура императора повторяется почти в каждой сцене. Джотто сказали, что Траян изображен сто раз. И, забравшись на груду мусора, цепляясь за густой плющ, чуть ли не повиснув на полуразрушенной арке, Джотто старался прочесть изваянную на камне повесть о прошлых веках...

Каваллини говорил Джотто:

— Теперь ты понял, почему для живописца такое счастье жить и работать в Риме. Смотри, Джотто, впитывай в себя неумирающее искусство великого прошлого. Наш долг — возродить его в своих творениях. И помни: античность надо изучать для того, чтобы научиться видеть природу.

Джотто никогда не забывал этих слов. Он не только любовался развалинами Колизея, руинами храмов и мавзолеев, древними скульптурами и мозаиками, он жадно учился тому, что было известно античным мастерам.

ДЖОТТОВСКОЕ «О»

 «Он вступит на престол как лисица, будет править как лев, и умрет как собака», — сказал о папе Бонифации VIII его предшественник, заточенный им в темницу Целестин V. Хитростью завладев папским престолом, снедаемый адским честолюбием, Бонифаций стремился окружить себя таким величием, какое было лишь в древние времена Константина Великого и Цезаря Августа. Но еще более, чем славы, домогался Бонифаций богатства. Доходы от конфискаций имущества казненных врагов казались ему уже недостаточными.

— Надо продавать в церкви все, что угодно продавать простакам! — заявил папа Бонифаций.

И он решил к юбилею сделать Рим снова великолепным. Он наметил грандиозные работы по украшению дворцов и базилик, расширению улиц, восстановлению зданий. Узнав, что в мастерской Каваллини появился молодой даровитый флорентинец, папа пожелал узнать, каковы способности нового живописца. И в мастерскую Каваллини явился племянник Бонифация кардинал Гаэтано.

— Его святейшество папа, — начал важно кардинал, усаживаясь в кресло, — хочет получить от мастера Джотто какой-либо рисунок.

— Но у меня нет ничего готового, ваше преосвященство, — ответил Джотто.

— Я согласен подождать, пока вы что-нибудь нарисуете, — снисходительно сказал кардинал (он не мог вернуться к Бонифацию без рисунка).

Этот надутый павлин-кардинал, который расселся, как дома, разозлил Джотто. Он ответил ему вежливо, но с насмешливым огоньком в глазах:

— О, в таком случае я не задержу ваше преосвященство, — и взял чистый лист бумаги.

Товарищи-живописцы с опаской смотрели на Джотто. Что-то он выкинет? А Джотто, обмакнув кисть в красную краску, прижал локоть к боку, как бы образуя циркуль, и, сделав оборот рукой, начертил круг столь правильный и ровный, что все ахнули!

— Вот и рисунок, — сказал Джотто, протягивая лист кардиналу.

— А кроме него, я получу другой? — опешил кардинал.

— Клянусь Геркулесом, слишком много и этого! Отнесите рисунок его святейшеству папе, и вы увидите, оценят ли его.

Кардинал ушел весьма недовольный. Он, конечно, понял, что молодой живописец посмеялся над ним. Но папа Бонифаций был далеко не глуп и ценил остроумную шутку.

— Мне нравится этот флорентинец! Разве вам неизвестно, — обратился он к придворным, — что в Тоскане называют круглыми, кроме фигур, и людей, не обладающих умом, а попросту — дураков.

И с легкой руки Бонифация пошла гулять по Италии поговорка: «Ты круглее, то есть глупее, чем джоттовское «О»!»

МАСТЕР ДЖОТТО

 До юбилея оставалось менее, чем два года. Мастерские живописцев и архитекторов, скульпторов и ювелиров были завалены заказами. Каваллини и его мастерам поручили самые ответственные работы по украшению базилики храма святого Петра. Ведь папа Бонифаций считался наместником Петра! Поэтому он сам выбрал сюжет для картины главного портала базилики: притчу об апостолах, тонущих на корабле — навичелле на Генисаретском озере. Папа захотел, чтобы эту картину делал Джотто, и чтобы она была выполнена мозаикой.  И Джотто пришлось изучать сохранившиеся мозаики в старинных базиликах, постигая нелегкое искусство древних мозаичистов. Кроме того, Джотто расписывал фресками Латеранский дворец — резиденцию папы. Одна из фресок должна была изображать самого Бонифация!

Смотреть на фрески и мозаики старых мастеров для Джотто было наслаждением: они любили густые яркие краски, золото... Но когда проходило первое очарование, Джотто с удивлением замечал, что живописец совершенно не думал о том, как лучше расположить фигуры людей, какие пропорции соблюсти при изображении ближних и дальних предметов. Лица у всех были одинаково бесстрастные, тела — застывшие. Нет, думал Джотто, в жизни так не бывает. Человек радуется — у него ласковое и мягкое лицо, спокойные движения. Человек страдает или гневается — лицо искажается, движения судорожные. И главное — все люди, изображенные на картине в одной истории, должны быть связаны между собой.

Делая эскизы на картонах к «Навичелле», Джотто старался добиться жизненной правды. Он знал, что надо показать душевное состояние каждого участника истории. И надо сделать так, чтобы каждый жил не только своей жизнью, но и был связан с другими теми самыми незримыми нитями, которые объединяют картину одной мыслью. Это было очень трудно. Так еще никто не писал. Росли груды эскизов, прежде чем он решал, что это то, что ему нужно. Джотто становился настоящим мастером.

ЮБИЛЕЙНЫЙ ГОД

 Старые римские дороги были забиты толпами паломников, идущих со всех концов Италии. По этим же дорогам тянулись нескончаемые обозы с припасами из ближайших деревень. Все гостиницы и таверны в Риме и предместья были переполнены. Два миллиона пилигримов (простаков, по словам Бонифация) стремились в Рим, чтобы получить отпущение грехов и опустошить свой кошелек.

На гробницу святого Петра паломники клали добровольные пожертвования. Папская казна славно обогатилась за тридцать дней. Джотто видел собственными глазами, как два клирика лопатами сгребали серебро с гробницы. На улицах ни днем, ни ночью не стихал шум. Ночной Рим, освещенный багровым пламенем светильников, казалось, проснулся от векового сна.

На юбилейные торжества в Рим приехало много флорентинцев. Первым, кого встретил Джотто, был Данте Алигьери. Данте с удивлением смотрел на живописца. Неужели этот стройный, жизнерадостно-веселый, нарядно одетый по моде молодой человек — тот самый смуглолицый неуклюжий юноша, которого он впервые увидел в баптистерии?

— Кто бы мог подумать, что наша Флоренция подарит своему отцу-Риму такого замечательного мастера? — говорил Данте, качая головой.

— Но я не собираюсь оставаться в Риме! — горячо возразил Джотто. — Я хочу теперь же вернуться домой!

Данте хлопнул Джотто по плечу:

— Не сомневаюсь, ты достойно украсишь родной город. Поедем вместе?

А потом Данте понизил голос и не без язвительности сказал:

— Я слышал от Чимабуэ, что твоим рисунком  был портрет овцы. Тебе пригодился твой опыт, когда ты рисовал волка в овечьей шкуре — Бонифация!

Джотто расхохотался:

— Моя овечка Джина была более терпеливой натурой, чем папа. Можешь мне поверить, Данте, ему стоило немалых усилий сохранять кроткий вид.

Данте поразила картина «Навичелла». Так еще никто не писал... Навичелла несется по бурным волнам. В страхе и смятении апостолы. Некоторые — молятся, иные — плачут, другие — в ужасе закрыли головы руками, чтобы не видеть и не слышать бури. Гнется высокая мачта, вздулся пестрый парус, кренится навичелла. Справа — величавый и спокойный Христос идет по воде, как по суше. Он протянул руку тонущему апостолу Петру. А слева на скалистом берегу сидит рыбак и мирно удит рыбу, невзирая на бушующие волны... Как необычайно жизненны испуганные апостолы, похожие скорее на тосканских рыбаков и пастухов!

В конце 1300 года, после юбилея, Джотто покинул Рим. Ему недавно исполнилось 30 лет, он был полон сил и жажды творчества. Впереди — Флоренция, Падуя, Неаполь, Ассизи, Милан, снова Флоренция... Джотто двинулся навстречу своей славе. А она была велика и заслуженна. Но об этом в следующих материалах.